Ротмистр

— Да что ж это! — протянул сокрушенно Вортош. — Пугал я кандалами – не напугал… Надо же, бесценного свидетельства такого лишиться…

Хозяин поглядел на постояльцев как-то странно, мелькнула в его взгляде сумасшедшинка.

— Не тех ты пугал! И не того сам пугаешься!.. Ох! Пиши – пропали вы теперя… И я вместе с вами… Ох, пропали!..

Господа легли досыпать, но сон не шел. Вортош с Ревиным пребывали в самом скверной расположении духа, ворочались с боку на бок, переживали потерю. Фотокарточки и натурное описание, конечно, тоже многое значат, но вещественного доказательства не заменят. Выскользнула удача из пальцев, махнула хвостом на прощание и поминай, как звали. Вортош уставился немигающе на пламя сальника. Яркое мерцающее пятно во мраке притягивало взгляд, навевало думы. В свете мерещились разные фигуры, лица… Отчего-то защемило сердце, выкатилась слеза, пробежала по щеке, оставив мокрую дорожку. Тьма в горнице сделалась белесой, а огонек сгустился, стал плотнее и казался теперь чернее ночи. Каждая капля, что падала из умывальника в помойное корыто, гудела тяжелым колоколом. Какая-то сила сдавила голову невидимым обручем, туго, до боли. Вортош захотел закричать, но не смог. Попытался пошевелиться, но тело не слушалось. Огонек принялся раздуваться, расти. Вот, он уже заполнил полкомнаты, налился пузырем и лопнул, темным ручьем потек сквозь закрытую дверь в сени, быстрее, быстрей, увлекая за собой… Спрыгнул с печи хозяин и, ступая осторожно, будто пробуя пол на прочность при каждом шаге, побрел куда-то. Собрав остатки воли, Вортош скосил глаза на Ревина.

На лице полковника выступила крупная испарина, на шее вздулись вены: он боролся. Медленно, словно плывя в густой патоке, Ревин поднялся, рывком вздернул Вортоша на ноги, прислонил к печи. Ревин кричал что-то, но Вортош не слышал, взгляд его приковало окно. Там, за легкой занавесью, подсвеченный лунным светом, ясно угадывался нечеловеческий силуэт. Вортош заставил непослушные пальцы расстегнуть кобуру и вытащил браунинг, ставший неимоверно тяжелым. Помогая себе другой рукой, попытался направить револьвер на черную тень. Но какая-то сила, неоспоримая, как бегущая толща воды, уводила оружие в сторону, не давала прицелиться. Палец на курке одеревенел, не гнулся. Ревин удержал Вортоша за запястье, качнул головой. Обмотав кулак тряпицей, приблизился к окну, коротко размахнулся и ударил сквозь стекло. Раздался звон осколков. Наваждение схлынуло. Не теряя драгоценного времени, Ревин нырнул вперед головой, и, высадив раму, оказался на улице. Оттолкнув замершего в дверях хозяина, Вортош бросился на подмогу. Но только и успел увидеть, как Ревин, отчаявшись совладать с черным мельтешащим комком, приложил кулаком вторично. И то ли приложил от души, то ли попал куда нужно, но существо отчаянное сопротивление прекратило, обмякнув кулем…

Когда Евлампий Иванович пришел в себя, то лишился дара речи. В углу, связанная по рукам и ногам, лежала давешняя тварь. Только живехонькая. Узкая грудь ее, прикрытая каким-то тряпьем, вздымалась вверх-вниз.

— Свят! Свят! — хозяин судорожно окрестил себя. — Суда на вас нет… Вы почто аспида в дом притащили? Господи, на все воля твоя!..

— Смею уверить, Евлампий Иванович, — Вортош воздел ладони к потолку, — уже встретились бы!.. Кабы не Ревин… Ну, все! Теперь никуда уже не денется. Поезд-то когда у нас следующий?..

— Вы это что же? — хозяин округлил глаза. — В Петербург… это… потащите?

— Всенепременно! — заверил Вортош. — Первым классом!

— Ай-я-яй! — Евлампий Иванович покачал головой. — Завезете заразу! Еще и там народу передавит! Не сладить вам, одумайтесь! Ни пули ее не берут, ни нож…

— Больно вы со страху в мистику ударились, Евлампий Иванович! Ни пули, ни нож!.. — передразнил Ревин. — Извольте заметить, многоуважаемый, что предыдущий экземпляр был женского полу, а этот, пардон, мальчик!.. Все трое склонились над телом навьи и разом отпрянули, когда та неожиданно распахнула свои глазищи. В голове раздался вой тысячи кошек, которому аккомпанировала тысяча вилок, скрипящих по стеклу. Вортош зажал уши, Евлампий Иванович бросился из горницы вон. Ревин же прибегнул к испытанной практике: сунул твари кулаком в челюсть. Навья зашипела, из тонкой губы ее засочилась алая струйка.

— Вы ее так забьете, Ревин, — констатировал Вортош.

— Это – он, — Ревин поскреб костяшки пальцев.

— Дела не меняет… Однако, должен признать, в противном случае оно изведет нас.

— Во-во! — поддакнул хозяин.