Ротмистр Гордеев 2

— А мне что же, в исподнем остаться? — наконец, выдавливает из себя он.

— Пошлите за полевым мундиром, и всех делов.

— Я иду в штаб с вами! — Соня решительно поднимается с дивана, на котором она только что листала столичные газеты недельной давности, стоило нам с Николовым появиться в приёмной.

— Софья Александровна, не может быть и речи.

— Вольноопределяющаяся Серебрякова, у вас были какие-то дела в госпитале?

— Господин ротмистр… Ну, Николя… — закусила нижнюю губку и смотрит оленьими глазами, этакий оленёнок Бэмби… И тут же добавляет решительности в голос:

— Я вас одних не отпущу. А если там будут раненые? Мой долг оказать им первую помощь.

Вы когда-нибудь пробовали спорить с женщинами? Даже начинать не стоит. Всё равно останетесь виноватыми.

— Хорошо, Софья Александровна, но вот вам мой приказ: самой никуда не соваться. Скажу «лежать» — исполнять не медля. Ясно?

— Так точно, господин ротмистр.

Вот лиса. Ладно хоть Николов не возражает.

— Не будем медлить. Время дорого! — слова подполковника звучат, как приказ.

В штаб армии успеваем прибыть за пять минут до назначенного мне для преставления времени.

По-быстрому осматриваюсь. Вдруг лже-капитан явился пораньше?

Но его, слава богу, нет. Приёмная Куропаткина полна таких же, как и я офицеров, вызванных для награждения и тождественного производства в новый чин. Где-то среди них — люди Николова.

То и дело ловлю взгляды, бросаемые господами офицерами на мадмуазель Серебрякову. Очень и очень заинтересованные взгляды. Чувствую, как начинают гореть щёки. Я, что — ревную?

Из кабинета выходит очередной новопроизведённый капитан. Он улыбается и сияет как начищенный самовар.

Штабной офицер сверяется со списком:

— Штабс-ротмистр Гордеев!

Пора!

Оправляю чужой мундир, вхожу в двери начальственного кабинета. Подполковник Николов входит следом.

— Ваши высокоблагородия, штабс-ротмистр Гордеев по вашему приказанию прибыл.

На меня оба высокоблагородия смотрят с любопытством, а вот друг на друга с неприязнью и какой-то ревностью. И это не просто традиционное армейское противостояние флотских и сухопутных. Тут всё круче закручено.

Куропаткин эту кампанию начал командующим Маньчжурской армии, Алексеев, бывший на начало войны Наместником Дальнего Востока, стал Главкомом сухопутными и морскими силами на всём Тихом океане.

Если всё будет идти, как шло в моём мире, в октябре после сражения на реке Шахэ, Алексеева отодвинут от командования и назначат Главкомом Куропаткина. Но Куропаткин Главкомом пробудет только до марта следующего, 1905-го, затем из-за неудач его снова низведут до командующего 1-й Маньчжурской армией.

Куропаткин и Алексеев довольно казёнными фразами поздравляют меня ротмистром и Владимиром четвёртой степени с бантами и мечами. Отвечаю не менее казённо — мол, служу Государю и России-матушке.

— Вопросы, господин ротмистр? — интересуется Куропаткин.

Нет бы мне ответить: «никаких вопросов, ваше высокопревосходительство»! Но чёрт меня дёрнул за язык.

— Почему мы столь неактивны в наступлении, ваше высокопревосходительство? Выучка и моральный дух солдат и офицеров позволяют не просто на равных противостоять противнику, но и громить его.

Наместник аж крякает от моего вопроса. Куропаткин хмурится, и, похоже, злится. Слышу, как Николов за спиной досадливо вздыхает.

— Вам, в окопах, конечно виднее, чем нам тут в штабах, — голос Куропаткина аж сочится ядовитым сарказмом. — Но, что толку было французам в доблести при катастрофе под Седаном, когда в плен угодил даже их император? Я не позволю вверенным мне войскам попасть в окружение и пережить катастрофу разгрома.

Конечно, лучше постоянно отсыпать и пережить другую катастрофу — разочарования и упадка воинского духа.

— Ваше высокопревосходительство, — вступается за меня контрразведчик, — ротмистр Гордеев делом доказал свои слова и преданность воинскому долгу. Только сегодня он разоблачил очередного японского агента, имевшего целью, по всей видимости, взорвать вас с Наместником в этом кабинете.

Николов выкладывает на стол портфель с шимозой.

Куропаткин и Алексеев синхронно бледнеют.

Наместник касается портфеля пальцами, словно ощупывая. Пальцы заметно дрожат.

— Ротмистр, — голос Куропаткина заметно теплеет, — не судите строго нас, стариков. За нашими плечами опыт и высокая ответственность перед государем за исход кампании. К тому же… — Куропаткин бросает едкий взгляд на Алексеева, — не всё зависит от меня. У меня в сейфе рапорта на имя государя от отстранении ряда нерешительных и косных воинских начальников от должностей, однако, рапортам моим хода не дано. Ещё раз, благодарю за службу.

Куропаткин даёт понять, что разговор окончен.

Покидаем с Николовым кабинет.

И едва переступив порог приёмной снова ловлю на себе полный ненависти взгляд. Оглядываю набитое офицерами помещение. Показалось? Нет, не могло.

Пытаюсь найти глазами источник этой ненависти.

— Николя, поздравляю, — шепчет Соня мне в ухо.

Её волосы щекочут мне шею, внутри всё замирает.

— Капитан Рассохин! — выкликает штабной офицер очередного посетителя кабинета Командующего.

Вот оно! Лже-Рассохин уже у дверей.