Роузуотер

Вратарь плохо себя чувствует, поэтому я встаю на ворота. У меня ничего не получается, и я пропускаю три гола, прежде чем меня заменяют. Не знаю, сколько времени мы играем, но я выдохся и прошу передышки. Кто-то стоит у боковой линии, это женщина. Кажется, она ждет меня, не отрывая от меня взгляда. Я подхожу ближе и узнаю ее. Она старше, руки и талия заметно располнели, но ошибиться невозможно. Это Ойин Да. Ее глаза не изменились со дня нашей встречи.

– Я слышала, ты нас посетил, – говорит она.

– Да. – Я останавливаюсь в футе от нее.

– Я была в Вирджинии.

– Ты можешь попасть в Америку?

– Вирджинии 1760 года.

– Что ты делала в…

– Исследования.

– Ясно. Встретила кого-нибудь знаменитого?

– Вообще-то я видела Олаудо Эквиано [46], но у меня не получилось толком с ним поговорить перед возвращением.

– Зачем ты здесь, Ойин Да?

– Хотела посмотреть, как ты. И снова попросить тебя присоединиться к нам. Когда я узнала, что ты был в Утопия-сити, мне стало любопытно.

Я качаю головой:

– Теперь все по-другому. Я больше не увлечен тобой. Я знаю, зачем все это. Какой процент твоих клеток заменили ксеноформы?

– Шестнадцать.

– Так много?

– Да, но по массе тела я на двадцать девять процентов машина. Это не значит, что я стану участвовать в предсказанном восстании роботов, которого никогда не будет.

– Это не одно и то же.

– Мы все отчасти машины, Кааро. Твой телефон – полимер под кожей ладони. У тебя в голове чип-локатор.

– А у тебя что?

– Никакой апатии.

– Что?

– Микроэлектроды для регулировки настроения. Система микрофильтрации, чтобы восполнить жидкостный баланс в случае нехватки воды. Портативная связь с Лиджадом в левом запястье, источник резервного питания в правом…

– Ладно. Хватит.

– Важно отсутствие апатии. Правительства мира дали нам развлечение. Никому нет дела, что агрессивный инопланетный вид потихоньку замещает родные человеческие клетки. Это не важно. Людей ничего не заботит, пока работают их телевизоры и микроволновки. Мы продали себя за платное телевидение.

– То есть ты получаешь дозу тока из волшебного электрода и не чувствуешь апатии. Я понял.

– Нет, ты не понял. Они знают, Кааро. Они знали уже давно. Они этому не сопротивляются. Когда ты рассказывал своим хозяевам о Полыни, они были рады это услышать?

– Нет, они послали меня заниматься какой-то говенной политической интрижкой.

– Ясно. – Она слегка поворачивается вправо, но ее ноги остаются на месте. – У меня есть дочь.

– Рад за тебя.

– Сарказм?

– Нет, правда рад. Как ее зовут?

– Нике.

Я никогда не рассказывал ей об Оньемаихе. Странное совпадение.

– Прекрасное имя. Какая она? – Я начинаю идти, и она присоединяется ко мне.

– Упрямая. Замечательная. Бескомпромиссная. – Она улыбается, говоря это. Я не могу заставить себя спросить об отце, и это наводит меня на мысль, что, возможно, я так и не забыл ее. Но есть одна вещь, о которой я думаю уже давно и с которой, мне кажется, она может помочь.

– Пойдем со мной.

– Ойин Да…

– Или оставайся. Я должна была попытаться, должна была с тобой поговорить. Я что-нибудь придумаю.

– Я не из тех, кто спасает мир, Ойин Да.

– Нет, ты не из таких.

– Но… Но есть кое-что, с чем ты могла бы мне помочь.

Аминат сомневается. Это понятно по тому, как она переминается с ноги на ногу, шурша своим летним платьем. От этого звука мне хочется остановиться, упасть перед ней на колени и уткнуться головой между ее сильных бедер.

– Ты в этом уверен? – спрашивает она.

– Не-а. Ни капельки.

Я стою перед своим сейфом, а она – у меня за спиной, так близко, что я чувствую затылком ее дыхание. Сейф в стене, и он открыт. Никакого кода нет. Я приказываю квартире, и она открывает замок. Внутри деньги, немного лекарств – инсулин, если хотите знать. Нет, я не диабетик, но я давно уже решил, что если буду страдать неизлечимой болезнью, то лучше закончу жизнь на своих условиях. Еще – контактные линзы для связи с Нимбусом, которые были в моде несколько лет назад. Они до сих пор работают, но несколько случаев фликтенулезного конъюнктивита отвадили людей от их использования. Бронзовая маска бенинской женщины, которую я украл у отца. Это единственная краденая вещь, которую я оставил себе.

И прозрачный плотно закрытый цилиндрик, сантиметров пятнадцать высотой. Он лежит на боку, и слизь кажется неподвижной, она занимает треть емкости и напоминает водяной уровень. Я отворачиваю пробку.

Часть слизи прилипает к ней, вытягивается и резко возвращается к основной массе. Я выливаю ее себе на ладонь. Поверхность начинает идти зыбью, хотя я не знаю, она так реагирует на кислород или на тепло моей ладони.

Аминат делает шаг назад.

– Это не лучшая твоя идея, – говорит она.

– На самом деле у меня не бывает хороших идей, – отвечаю я. – Но я хотя бы постоянен.