Роузуотер

Эктоплазма активизируется и возвращается в меня, прежде чем я успеваю что-то сообразить. И вот я в ксеносфере, и со мной Молара, она возбуждена, соски ее заострены, как иглы, она висит надо мной, паря на своих крыльях. Она облизывает губы, и опускается, и начинает меня трахать. Язык у нее такой длинный, что бьется о подбородок. Нас окружает разноцветный туман, который кружит в разных направлениях, пока мы боремся друг с другом.

– Ты… самый… последний, Грифон, – говорит она, тяжело дыша. – Уже скоро. Скоро ты…

Она сотрясается в диком оргазме и исчезает, оставляя меня лежать в комнате с мертвым телом, в залитой кровью рубашке, со сломанным носом, в состоянии возбуждения. Ни одного свидетельства моей невиновности.

Скоро? Что она имеет в виду?

Я встаю. Глаза Клемента открыты и, кажется, обвиняют меня, и не без основания. Я действительно принес смерть в его дом. Мне стыдно, я чувствую вину. Пытаюсь закрыть ему глаза, как делают в кино, но почему-то его веки кажутся слишком маленькими и каждый раз поднимаются снова, открывая глаза. Я накрываю его лицо кухонным полотенцем. Мне нужно бежать, и дело не в полиции. Благодаря крови из носа и, возможно, эктоплазме, вся квартира и так уже в моей ДНК, а по имплантату они узнают, что я тут был. Чего я боюсь, так это что Лорна пробудит в соседях жажду крови. С толпой я уже общался, и повторения не хочется. Лучше самому вызвать полицию, чем получить на шею «ожерелье».

Дверь распахнута. Я не слышу никакого необычного шума, который означал бы, что за ней толпа. Нащупываю ксеносферу. Она полна смешанных мыслей Лорны и Клемента. Это не то, чего я ожидал. Я полагал, что столкнусь с неорганизованностью на грани психоза, а получил рациональность. Безопасное мыслепространство Клемента – это школа и полицейский участок. Оно постоянно перетекает из одного в другое. Выясняется, что его мать была офицером полиции, а отец – учителем. Пройдя по школьному коридору, я оказываюсь в классе. Сижу за партой, читаю учебник, лежащий передо мной. Сейчас это папка, полицейское досье старого образца.

«Добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными». Макиавелли.

Почему этот человек меня ненавидел? Или, по крайней мере, боялся?

В досье ничего не написано, и, подняв взгляд, я вижу новую дверь. За ней – Клемент в тот день, когда устроился в банк. Я вижу себя. Это странное чувство. Я же не так выгляжу. Когда я успел постареть?

Клемент неуверен в себе. На заднем плане кто-то бубнит, перечисляя ему имена тех, кто поддерживает психический файервол. Он не слушает. Это я, источая радиоактивный свет, отвлекаю его. Он слышал, что я здесь уже давно, с первых дней. Позже, когда он пересказывает это своей любовнице посреди их постельного танца, он не может говорить ни о чем, кроме встречи со мной. В их соитии она – агрессор и проникает в него пальцами, что он обожает. Он продолжает упражняться в ксеносфере, пытается оттачивать свои навыки в файерволе. Вокруг него тюбики из-под кетоконазола, гора отброшенных, выжатых, пустых упаковок. Лорна помогает ему. Она скармливает Клементу случайные куски информации, чтобы использовать их как белый шум против нападающего.

– Ты знал, что Эрнест Хемингуэй патрулировал восточное побережье США на собственной яхте, выслеживая немецкие подлодки во время Второй мировой?

Той ночью, даже после занятий любовью, он слишком возбужден, чтобы крепко уснуть, но слишком вымотан, чтобы бодрствовать. Он задремывает и оказывается в ксеносфере. И там, в клубящемся тумане, он видит меня, Кааро, одетого в черное, ухмыляющегося. Я никогда не ухмыляюсь в реальности. Мы начинаем молча драться, он и этот мой ментальный образ. В его ксеносфере мы обмениваемся ударами и поднимаем ураганы, и я превращаю его железного голема в кровавую мешанину. Я достаю кинжал, и Клемент сбегает. Он просыпается рядом со своей женщиной, тяжело дыша, успокоенный ее похрапыванием.

Я все быстрее пробираюсь, продвигаюсь через его воспоминания, не забывая, что я в комнате с мертвым телом, и либо толпа, либо полиция, либо его физически мощная и тренированная любовница придут за мной.

Столкновениям с моим двойником нет числа. Клемент никогда не побеждает. Днем он пытается умаслить меня, проявляя типичные для приматов знаки подчинения. Он улыбается, он спрашивает совета, он льстит мне и никогда со мной не спорит. Поскольку я не в курсе насилия, которому он подвергается, я остаюсь безучастным. Ночью, каждую ночь, он сражается с тем, кого считает мной, и это выматывает.