Роузуотер

– Это не сложно понять. Один Бог, разные аспекты. Даже ученик воскресной школы может тебе это сказать.

– Ты меня больше не боишься.

– Дело не в этом. На самом деле я чувствую себя неплохо.

– И ты не боишься умереть.

– Больше нет. Всем доводится жить и умирать. Когда настает твое время, нельзя вернуться в конец очереди. Моя связь с телом слабеет с каждой минутой, я это чувствую. Мне интересно, что будет дальше.

– Ты можешь продолжать жить здесь, ты же знаешь. По крайней мере твой образ. Тело умрет.

– Стать призраком? Как Райан Миллер? Нет, спасибо.

– Не спеши. Здесь ты можешь жить, как захочешь, в роскоши, ограниченной лишь твоим воображением.

– И зачем мне этого хотеть? Зачем тебе этого хотеть?

Мне интересно, какая ей от этого польза.

Она садится рядом со мной.

– Мы хотим ваш дом, Кааро. Вашу планету. Мы изучали ее долгое время, не прибегая к этим утомительным межзвездным путешествиям. Мы здесь. Мы овладели всеми вашими знаниями, вашими странностями, вашими эмоциями и вашей жалкой, мелкой, неприкрытой обезьяньей мотивацией. Проще некуда. Мы получили их, засеяв пространство тем, что вы назвали ксеноформами, синтетическими микроорганизмами, запрограммированными размножаться и, если понадобится, изменять форму, чтобы заразить местные виды и собирать информацию нейрологически, чтобы узнать, как планета управляется, чтобы заранее знать обо всех ловушках. Задается ли стиль политики окружением, или любая система окажется эффективной? Можно ли обратить вспять изменение климата? Что делать с ядерными арсеналами? Сгодится ли на что-то homo sapiens или станет помехой? Нам нужны были ответы на эти вопросы. Часть из вас иначе отреагировала на инфекцию. Вы стали сенситивами, квантовыми экстраполяторами. Вы получили частичный доступ к хранилищу информации. На этом все закончено. Земля наша. Вы нам больше не нужны.

– И поэтому вы убили всех сенситивов.

– Да. Но некоторые из вас смогут совершенно бесплатно жить в ксеносфере в качестве напоминания для нас. Предостережения, быть может. Все удобства будут предоставлены.

– Это будет зоопарк.

– Если хочешь это так назвать.

Я слышу голоса.

Уровень кислорода падает.

Есть внутривенный доступ.

Он синеет. Давайте трубку.

Лихорадка, сорок пять.

– Они пытаются меня спасти. Лайи, должно быть, отнес меня в больницу.

– Не поможет. Многие из вас тоже попадали в больницу.

– Ты говоришь, что вы знаете все о Земле, о нас. На что похожа смерть?

– Способов умереть столько же, сколько людей. Некоторые гаснут, как задутая свеча. Для некоторых это словно закат, свет медленно уходит, и тьма побеждает все чувства, пока ничего не остается. Другие испытывают прямую противоположность – реальность выцветает, лишается смысла, становится белизной. – Говоря, Молара жестикулирует, как учитель. В ней чувствуется странная доброта.

Листья растения рядом со мной покрыты тлями. Я щелчком сбиваю одну, и она издает химический запах, в точности как в реальной жизни.

– Значит, вы убиваете нас всех и заселяетесь.

– По этому поводу нет консенсуса. Вопрос человечества не решен.

– Не решен?

У него остановилось дыхание.

Не остановилось. Ты неправильно читаешь. Позовите Олу.

Лицо Молары словно вырезано из дерева. Все линии плавные и четкие, их не размыло частичным стиранием, вызванным старением. Ее кожа отполирована. Ее рот выдается вперед по сравнению с остальным черепом, большие губы выпячиваются наружу, обнажая красноту внутренней поверхности. Как ее вульва. Ее пронзительные глаза словно препарируют меня, наблюдая, как я умираю.

– Где Аминат? Я не хочу, умирая, смотреть на свою мучительницу.

– Уверен, она хотела бы здесь быть. Она преследует тех, кто взорвал ее офис, – говорит Лайи.

– Разве они охотились не за мной?

– Нет, Кааро. У Аминат своя история, она не второстепенный персонаж твоей.

– Я уже умер?

– Надеюсь, что нет, – говорит Лайи. – Смотри. Из твоего окна виден «Наутилус». Ты когда-нибудь думал, прибегли ли ученые в конце концов к каннибализму? Никто и никогда это не обсуждает. Станция застревает на геосинхронной орбите, деньги на Великую Нигерийскую Космическую Программу улетучиваются, космонавты в ловушке, и никому не интересно, съели ли они друг друга.

– Я не понимаю, сплю я или нет.

– Каждый Новый год мне разрешают выйти на улицу. Я спокойно летаю, потому что это ночь фейерверков. Люди ожидают увидеть необычные огни в небе. Я свободен.

– Никогда не видел фейерверка в форме человека.

– Увидел бы, если бы жил в Лагосе, друг мой. – Он замолкает, и мне слышно движение. – У тебя гость, Кааро. Открой глаза.

Открываю. Лайи наблюдает, стоя у окна и оперевшись на подоконник, на нем все те же плохо сидящие шмотки из «Гудхэда».