Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники

На лето, уже в начале весны, мы уезжали в Отяково, к маминому дедушке. Мы поселялись в «большом доме» и, хотя в некоторых комнатах стояли у стен подпорки, ничего, жили, и не один год. А сколько чудес было в этом доме! Первое – это закрытая неотапливаемая комната на втором этаже, рядом с гостиной; она была завалена разными картинами и журналами с иллюстрациями. Как было интересно пробираться туда, вдыхать замечательный запах пыли и сырости и смотреть, смотреть. Второе – винтовая железная лестница из столовой на второй этаж; она была без перил, и человек, поднявшийся по ней, как бы вырастал из-под пола. Ходить нам по ней, конечно, строго запрещалось. Третье – стекла в окнах кабинета, рядом со столовой, были все разноцветные, и так интересно было, забравшись на широкий подоконник, смотреть в старинный парк через самые разнообразные оттенки. Четвертое – окно нашей детской, на втором этаже, выходило прямо на крышу террасы, и тоже интересно и страшно было вылезать туда. А заросший, совершенно запущенный парк вокруг дома! Там были липы, которые трое взрослых не могли обхватить, взявшись за руки. Вообще, обхватывать деревья было одно из наших любимых занятий. А сколько малины, крыжовника и смородины росло в зарослях парка, правда, ягоды были мелкие, их клевали куры, мальчишки из деревни набирали полные картузы. И так смешно нам было, что, увидев нас, мальчишки с испугом убегали.

Но больше всего я любила ходить во флигель к дедушке. Собственно к дедушке меня редко допускали, да я и сама побаивалась его, а вот попасть на половину к Александре Егоровне было блаженство. Там была какая-то особая обстановка, не похожая на нашу домашнюю. Высокие кровати с перинами, с бесконечными разных размеров подушками, прикрытыми кружевными накидками. Всегда Сашенька угощала меня очень вкусными пирогами и пряниками своего печения. Она меня баловала, и, когда я высказывала желание покувыркаться на подушках, помню, под воркотню Машеньки снимались кружева, я разувалась, и начиналось веселье. <…>

Я так любила бывать во флигеле, что ночь мне казалась слишком длинной разлукой с любимым флигелем. Правда, ночь у меня действительно была длинная, я любила заваливаться спать очень рано, часов с семи, еще не дождавшись ужина. Заберусь куда-нибудь в уголок и сплю. Помню, как Таша обязательно найдет меня в моем укромном месте, тормошит и приговаривает:

– Леля, Леля, спать рано, поиграй со мной, ведь ты только пришла.

Но я нема и глуха. Зато и просыпалась перед рассветом.

Хорошо у меня осталась в памяти одна такая ночь. В то лето мы уже не жили в своей детской на втором этаже, а жили в кабинете с разноцветными стеклами. Очевидно, решили, что на втором этаже опасно, потому что и мама спала в большой зале, на первом этаже. Зала эта была страшноватая, и я поражалась маминой храбрости. Потолок в зале был очень высокий, выше, чем в других комнатах. Окна выходили в самую заросль парка. Деревья и кусты подступали вплотную, поэтому в зале было всегда полутемно. Мрачно поблескивал паркет. Портьеры были тоже какие-то темные и длинные, а сама зала была довольно пустынна, мебели в ней было мало. В одном из темных углов стояла мамина кровать с тумбочкой, а неподалеку розовая кушетка. Я почему-то очень любила ее и называла «акушеркой». В ту ночь я проснулась, когда было еще совсем темно.

Почему-то в детстве мы с Ташей часто видели страшные сны. Проснешься, бывало, с бьющимся сердцем. В детской тихо, мирно поблескивает огонек лампадки, на видном месте стоит синий эмалированный чайник с кипяченой водой.

– Няня, пить!

Няня моментально вскакивает со своего дивана и уже стоит около тебя, протягивая чайник. Сделаешь два глотка и, набрав полный рот воды, делаешь вид, что хочешь спать дальше, а сама, как только услышишь нянино посапывание, начинаешь промывать водой глаза, чтобы больше не спать и не видеть этих противных снов. Но большей частью эта процедура не помогала, пригреешься и заснешь опять. Но в ту ночь я не заснула, да и бедной няне не дала спать. Проснувшись, взволнованная полетом ведьм, я, попив воды и промыв глаза, почувствовала бодрость и приятную пустоту в желудке и закидала няню вопросами об ужине. Бедная моя, терпеливая няня! Воображаю, как она уставала за день, и тем не менее отвечала на каждый мой дурацкий вопрос. Пыталась утихомирить меня:

– Ташу разбудишь, мама услышит – придет.

Но я разошлась:

– А что Настя ела? А что Яков ел? А что он пил, чай или молоко?

И вдруг шаги, открывается дверь, и входит рассерженная мама. Я не успела опомниться, как оказалась у нее на одной руке, в другой – мои простыни, одеяло, подушка, и мама несет меня в залу. Она деловито отшлепала меня, быстро постелила мне на кушетке и, прикрывая одеялом, сказала:

– Шевельнешься, еще получишь! Стыдно, большая девка, а не понимаешь: няня целый день работала, а ты ей спать не даешь!