Роза

Портрет Христа, однако, не фигурка, а совсем иное дело. И правда, кто бы осмелился претендовать на то, чтобы сравниться в чем-либо с самим Христом? Однако же Мэйпоул ежедневно вставал с постели под неотрывным и строгим взором портрета Сына Божия. За изображенным на картине окном Мэйпоул ежедневно видел не пейзажи Уигана, а оливковые ветви и шипы терновника; древесные стружки, рассыпанные на портрете вокруг ног Спасителя, были выписаны с тщательностью и достоверностью, способными оставить позади любую фотографию. Сам Спаситель походил не столько на еврея-плотника, сколько на голубоглазого, живущего вечно впроголодь лондонского клерка; его строгий и пристальный взгляд, однако, заполнял комнату Мэйпоула ожиданиями чего-то невозможно чистого, прозрачного, ясного.

Блэар заново осмотрел комнату, сделав это в той же последовательности, как и в предыдущий раз, при Леверетте. Шкаф, в котором висели два костюма. Плита, комод, умывальник. Библия и книги. Нехитрое имущество правоверного викария. На этот раз, однако, Блэар осматривал комнату с убийственной решимостью. Ничто не могло укрепить его в собственном цинизме сильнее, чем только что состоявшийся визит к епископу.

Начиная расследование, Блэар молчаливо согласился с тем, что Мэйпрул обладал кристально чистой репутацией. Но в реальной жизни таких людей попросту не существует: у каждого есть какие-то свои тайны. Святой Франциск наверняка время от времени позволял себе скушать воробышка. И святой Иеремия, когда сидел отшельником в своей пещере, тоже, вероятнее всего, убивал время при помощи каких-нибудь собственных пороков или слабостей.

Блэар снова перебрал стоявшие на полке книги. «Перечитывая Библию», «Поэты итальянского средневековья», «Практичный христианин», «Христос как атлет», «Проповедь Библии в Африке» — все это звучало очень заумно и было, с точки зрения Блэара, сущей чепухой. Он внимательно осмотрел и даже прощупал содержимое всех ящиков в комоде — и заднюю их часть, и даже пространство внизу под ящиками. Вытряхнул все из того ящика, где хранились тарелка, нож, вилка, деревянная и оловянная ложки. Открыл топку печи и пошуровал внутри. Перерыл постель, заглянул под нее. Приподнял край лежащего на полу линолеума. Перевернул картину тыльной стороной к себе и поковырял раму перочинным ножом. В конце концов неосмотренными остались только внутренности кирпичных стен.

Блэар и самого себя считал таким же, как все, не делая для себя исключений. Интересно, что бы обнаружил тот, кто попытался бы составить себе представление о его, Блэара, внутреннем мире? У него не было своего родного очага — только некая точка в пространстве, в которой он в тот или иной момент находился. Нельзя сказать, чтобы душа его была совершенно пуста; но ее английская и американская части представлялись нежилой комнатой в сравнении с богатством того опыта, что он получил в Африке. Английские шахтеры с трудом передвигались в тесных штольнях шахт; черные же горняки, работающие на золотых шахтах Бразилии, пели в такт ударам своих молотов.

Климат Африки действовал на Блэара подобно гипнозу. И у сухого сезона, и у сезона дождей, у каждого был свой ритм — засилье насекомых в одном случае, непрерывных ливней в другом, — который целиком и полностью подчинял себе всю его жизнь. Положение белого человека среди ашанти заставляло Блэара постоянно поддерживать себя в достаточно жесткой форме: местные жители вначале испытывали его, потом признали и приняли, но так никогда и не впустили до конца в свою среду, всегда держали от себя на некотором расстоянии.

Кажущаяся простота того, чем он занимался — составление карт рек, сбор и осмотр образцов местных горных пород, — помогала ему скрывать от ашанти подлинные цели и предназначение его деятельности. Судя по всему, именно эта ложь — равно как и понимание того, что настоящая угроза исходит не от миссионеров, — побудили его начать помогать ашанти. Действительную угрозу являли собой результаты его исследований, которые вели к появлению в этих краях золотодобычи, к прокладке речных и железнодорожных путей, ко всему тому, что должно было неизбежно изменить жизнь ашанти гораздо сильнее, нежели любая Библия.

Англия — страна кирпича. Осветленного кирпича эпохи Тюдоров, красного времен королевы Елизаветы, рыжего времен короля Георга, кобальтового кирпича, идущего на здания железнодорожных вокзалов и станций, и кирпича черного, из которого построены многие жилые дома Уигана. Стены в комнате Мэйпоула не имели обоев, даже не были оштукатурены, являя взору пятнистость кирпичей и неровности поверхности. Проследить за непрерывностью швов между кирпичами не составляло труда, но, чтобы проверить вручную, крепко ли сидит в стене каждый кирпич, могло не хватить всего оставшегося дня и даже ночи.