Роза

Вроде Фингер на Новодевичьем лежит. Кто-то мне показывал урну с её фото. Опять нестыковочка…

Напившись бензина, заработал движок. Бабуся помахала нам вслед. Мы осторожно покрались по дороге, объезжая многочисленные, замаскировавшие колдобины, лужи.

У двухэтажного дома стоял шлагбаум. Дедок-охранник в фуфайке и видавшей виды ушанке потягивал «козью ножку». Рядом стояла чёрная «эмка» из которой вышел мужчина, и размяв затёкшие плечи, подошёл к нам. Представился, махнув корочкой как усталый фокусник:

– Старший лейтенант Боборыко. Предъявите документы. Цель визита?

Достаём удостоверения. Старков объясняет:

– Подруга у него на телевидении работает. Люба. Высокая. Красивая. Вот приехали забрать пока не случилось чего…

Местный старлей сплюнул и протянул:

– Ну, а что случилось то. Встретились солидные люди с девушками. От этих не убудет. Хотя в прошлом месяце один нервный папаша приезжал с пистолетом. Стельнул разок, пока не скрутили. Подождите здесь, пока гости не уедут. Ваша похоже в летний домик пошла с товарищем Кружковым. Он зам в Агитпропе. Не хухры-мухры. А беленькая с товарищем Александровым…

– Кинорежиссёром? – удивлённо спрашиваю я.

– Не. Он, вроде директор института… Тоже уважаемый человек. Они там книги обсуждают и рецензии пишут, – хмыкнув добавил Боборыко.

Дед с козьей ножкой плюнул на ладонь и затушил деревенскую сигару. Хитро улыбнулся и заметил со значением:

– Тута поедуть скора. В вечор новые гости заявятся. Это я вам говорю…

И точно. От большого дома отвалила машина и двинулась в нашу сторону. Дед поднял шлагбаум и с почтением стянул головной убор.

– Барам нравится, когда их по-старому. Хозяин за почтение на водку даёт или со стола что, – просвещает нас опытный лизоблюд.

– Александров повёз беленькую дальше танцевать, – говорит Боборыко, глядя вслед удаляющейся машине.

К летнему домику подъехала «Победа». К машине вышел представительный мужчина. Оглянулся на дверь домика, и покачал головой.

– А ваша то не поехала с ним, – констатирует старлей, и бросает мне, – Давай за ней. Только быстро.

Подбегаю к домику, открываю скрипучую дверь. Голая Любочка повернула голову на звук, ухмыльнулась и пробормотала:

– Жа… ишь… я бля…

Она и есть.

Подруга была пьяной в стельку. Бросил ей полотенце:

– Вытрись и одевайся. Времени нет.

Ноль эмоций. Промычав про себя десяток популярных ругательств, вытер с тела Любочки озерца агитпроповской спермы. Пошлёпал её по щекам. Мычит и смотрит одним глазом. Одел её, как куклу. Взял на руки, и ногой отрыл дверь.

– А куда это Вы её выносите? – спрашивает меня лысый мужчина, похожий на постаревшего Фантомса.

– Был сигнал в районную больницу. Пищевое отравление. Не мешайте, товарищ, мне ещё на эпидемию ящура выезжать, – фигачу я первое, что пришло в голову.

Старков помогает усадить Любочку в люльку и на всякий пожарный привязывает к сидению. Вдруг пьяная решит выйти на ходу…

Боборыко, довольный что обошлось без стрельбы, бросает мне напоследок:

– Ловко ты её у академика Еголина увёл. Тот теперь лысый череп будет гладить, а не девичьи прелести…

Любочку под катины охи-вздохи положили в комнату Абрамяна отсыпаться на пару часиков. Васечка вдохновенно наяривал «продажные» песни для Апсолона и пришедшего с ним товарища. Кинорежиссёр недавно приехал из Италии, где согласовывал график съёмок. На могиле Полетаева в Генуе Андрей чуть не подрался с «недобитыми фашистами», что несли мимо на подушечках ордена и медали почившего «освободителя СССР». «Недобитки» бросили пустую бутылку в памятник героя-партизана. Посольские работники еле удержали режиссёра, а то картине после газетного скандала пришёл бы кирдык.

Полученные за «непосильный труд» две тысячи решил разделить между Афанасьевыми, которые собирались взять детей из детдома, и Колесниковой, которая отчаянно нуждалась, но догрызлась в райкоме до увольнения.

Такие вот упёртые люди редко, но встречаются. Помню фильм с Урбанским «Коммунист». Дарья вот такая же. «Гвозди бы делать из этих людей». Оказалось, что эта махровая строительница коммунизма обнаружила приписки к повышению каких-то там показателей. Ссора из обвинений в очковтирательстве перешла на личности и закончилась дракой. Причём крепкая Дарья так отмутузила свою начальницу, что та обратилась в больницу.

Как бы дело не завели. Нужно прямо сейчас звонить Белову и Шелепину.

Спускаюсь на вахту, а комендантша трубку тянет:

– Тебя. Какой-то Гуляев.

Оказалось, что певца зачислят на учёбу в августе. А пока ему жить негде и не на что. Деньги телеграфом почему-то сегодня не пришли. Может завтра.

Спрашиваю у Алёши, вывешивающего стенгазету к дню рождения Ленина:

– Можно у тебя какое-то время хороший человек поживёт?

Не успевает Абрамян открыть рот, как вмешивается Клавдия Петровна:

– Жаров, это у меня нужно разрешения просить. Я здесь – главная.

Наигранно пугаюсь своей тупости и милостиво прошу:

– Тётя Клава. Ну, пожалуйста. Он вам песни не хуже Пироговых споёт. Даже на иностранных языках…

– Жаров, тебе письмо из Риги. Давай, пляши, – ухмыляется комендантша.

– Можно в следующий раз? Я без аккомпанемента как-то не очень…