Роза Галилеи

Он дойдет до крыльца вон того серого дома, и будь что будет. Только чудо могло бы его спасти, а чудо — сколько ни пытайся, не запланируешь. Чудес вообще не бывает. Он доковылял до намеченного порога, и тут дверь парадного распахнулась, толкнула его в плечо, дома вокруг него завертелись, он рухнул.

На этот раз мальчик очнулся не в яме смертников и не в вонючем бараке, а в какой-то светлой незнакомой комнате. Он лежал на диване, под теплыми одеялами, над ним склонялась немолодая женщина с гладко собранными седыми волосами. У нее были водянистые, серые глаза. Ее рука погладила его по обритой голове:

— На, попей.

Она поднесла с его лицу горячее питье, от которого шел цветочный пар. С ее помощью он приподнялся и сделал несколько обжигающих глотков. Старушка ушла, шаркая тапками, потом появилась снова, с большой миской в руках. Села на край постели, стала кормить его с ложки бульоном с рисом. Сладкое тепло пошло от живота в грудь, потом в руки и ноги. Постепенно его перестало трясти и колотить. До сознания дошли ее бормотания:

— Я так испугалась! Чувствую, кого-то сшибла, смотрю — лежит за дверью: крохотный, тощенький, как котенок. Едва живой ведь, а пока я тебя наверх тащила, отбивался, как птенец от кошки!

Тихонько смеялась, качая седой головой. Старушка была высокая, худая, в темном длинном платье, голос ласковый, движения неторопливые. На морщинистом лице торчал крупный нос, который оседлали кривоватые очки в проволочной оправе. Мальчик молчал, только слушал, пил, ел и следил за своей спасительницей. Потом провалился в сон и спал почти бесконечно.

Проснулся от запаха вкусной еды. Он по-прежнему лежал в настоящей комнате, на мягком диване, застеленном чистой простыней. Его спасительница, 64-151163193-48, или попросту 48, принесла ему большую миску с картофельным супом и пирожки с капустой. Теперь он уже ел сам. Съел все пирожки. Живот приятно надулся. Слез с кровати. 48 вскипятила большую кастрюлю воды, они вместе дотащили ее до ванны, и впервые за бесконечно долгое время мальчик мылся: сначала долго валялся в обжигающей воде, блаженствовал в клубах пара, потом мылился дегтярным мылом и основательно тер себя жесткой мочалкой, оттирая отвратительную грязь барака. Только когда ставшая мутной вода в ванной совсем остыла, встал, с наслаждением полил себя из черпачка чистой теплой водой из принесенного старушкой ведра. Его обволокло, обняло, высушило досуха мягкое, доброе полотенце. Мальчик переоделся в приготовленную для него одежду: мужские штаны, немножко суровые, потому что из плотного сукна, но очень надежные, со множеством застегивающихся на тугие пуговицы карманов, и в податливый, теплый свитер, уступчиво растянувший горловину. Приятно пахнущая сухоцветом одежда оказалась велика, пришлось закатать штанины и рукава. В проталине пара в зеркале обнаружилась большая, ушастая голова на тощей шее. Отражение вгляделось в него большими черными глазами, улыбнулось, сначала неуверенно, кривовато, а потом от одного пылающего уха до другого.

Хотелось хлеба, жирной колбасы, яичницы, соленых огурцов, жареных грибов, всего, что можно было кусать, жевать, проглатывать и при этом испытывать счастливую тяжесть удава, заглотившего свинью. Спасительница кормила его и ничего не спрашивала. Он сам, давясь кусками, выдал приготовленную байку — пришел, мол, из деревни, мать умерла, а отчим бил его, вот он и сбежал. Она только покачала головой:

— Можешь ничего не объяснять.

Он опустил глаза. У старушки был мягкий голос и грустные глаза старой черепахи, она ласково гладила его по макушке. А он смертельно устал быть начеку и опасаться. Впервые за долгое время между ним и чужим человеком протянулась паутинка симпатии и доверия, не было сил оборвать ее ложью. Сглотнув слюну, мальчик признался, что сбежал из Сектора, а все его родные уничтожены, потому что были Книжниками. Старушка отошла к окну, долго сморкалась и кашляла, глядя в окно. Когда вернулась, черепашьи глаза были красными как у кролика.

— Что произошло с нашим миром?

Ну, это-то просто. Не зря же он хранил столько книг.

— Распалась связь времен, — объяснил наставительно.

— Что же люди-то такие бесчеловечные? Как же это никто тебе не помог?

Мальчик растерялся: как же это 48 такая старая, а умудряется ничегошеньки не знать о людях и о жизни?! Пробормотал:

— Люди как раз как люди. Кто же будет помогать, если за это вешают? Вот вы, зачем я вам сдался?

Тут же спохватился, что она испугается или обидится. Но она только ответила:

— Люди не всегда действуют так, как им выгодно.

Ну, у мальчика накопился совсем иной опыт. Поэтому он и самой 48 не очень-то доверял. Когда на второй день она ушла, якобы на рынок, ему стало тревожно, ожили все его страхи. Может, вовсе не на рынок потопала неожиданная благодетельница, а в полицию, получить за донос какое-нибудь крохотное благо. Он давно убедился, что для большинства людей самый маленький пустяк важнее, нужнее и полезнее, чем его жизнь.