Роза и лилия

— Тьерри, я с радостью продам тебе пирожки, но не свое тело и тем более душу.

Он снова расхохотался. На радость соседям, они обнялись прямо над столом.

— Да здравствуют суженые!

С Тьерри Жанне было так хорошо, как никогда в жизни.

Назавтра вся улица Галанд знала, что к двум камням приходил какой-то чиновник. Его узнали и задержали. Потом народ заставил его поклясться перед всем миром, что он будет вечно чтить священные брачные узы Весс и Пет-о-Дьябль. На свою беду, отпущенный решил кому-то пожаловаться, и вскоре весь Париж знал, что досточтимый мэтр Гобер де ля Феррандьер поклялся верой и правдой служить супругам Пет-о-Дьябль и Весс.

Парижане покатывались со смеху. Даже цари Иудеи на фасаде собора Парижской Богоматери строили рожи. Кроме трупов повешенных, болтавшихся в петлях у тюрьмы Шатле, все только и делали, что насмехались над королем, архиепископом и самими силами небесными. В эти дни даже вороны каркали с издевкой. Над чем же они все смеялись? Жанна не знала, но без оглядки отдавалась охватившему всех ощущению, что теперь и на их улице праздник. Люди смеялись не столько над Карлом VII, сколько над властью, которую якобы даровали ему небеса. Пришло время утереть ей нос.

Дошло до того, что нечистых на руку торговцев, которых королевские лучники и стражники хватали и отводили к позорному столбу, стали встречать с невиданным дружелюбием. Раньше в этих пройдох швыряли огрызки, а теперь сами жертвы их подточенных гирь кормили негодников салатом и куриной грудкой. «Как дела, Томассен? Ты нас обжулил, но мы не в обиде. Держи, поешь. Ну что, пописать-то можешь?» Черт возьми, они осмелились подрывать систему мер и весов его величества! Ну и что? Бедняга Томассен не знал теперь, что и думать. В железном ошейнике, со скованными ногами, он в изумлении вертелся у позорного столба.

Так продолжаться не могло. Начиналась зима, и к весне город рисковал и вовсе забыть о власти августейшего короля Карла. Да и как встречать Рождество со всей этой вакханалией? Первыми опомнились те, кому доставалось больше других. Особенно возмущался прево Робер д'Эстутвиль. Черт возьми, для того ли мы прогнали англичан, чтобы докатиться до такого свинства? И вот 6 декабря он распорядился послать войска на холм Сент-Женевьев.

Стоустая молва разносилась повсюду: Жанна узнавала о развитии событий каждый день и каждый час о том, как шло дело. По вечерам Тьерри добавлял что-нибудь новенькое.

Жанна уже перебралась на улицу Бюшри, взяв себе на подмогу Гийоме и поручив Сидони с новым помощником распоряжаться в лавке на улице Галанд. Боясь сплетен, Жанна не приводила домой своего любовника. Бартелеми скончался меньше года назад, а траур по мужу следовало носить год.

Д'Эстутвиль хоть и был кардиналом, в чьих руках находилась еще и земная власть, решил бросить серьезный вызов ученой братии. Все знали, что на Турском соборе ровно четырнадцать лет назад французский клир навязал королю свои условия. Отныне его власть заканчивалась у дверей всех заведений, подчиненных Университету, который был, в свою очередь, зависим от Церкви. Разошедшиеся школяры с Холма обосновались в таверне «У святого Этьена», достаточно просторной, чтобы вместить их всех, да к тому же обеспечить питанием. Хозяином заведения был мэтр Анри Брескье. Д'Эстутвиль расположил свой штаб на расстоянии броска камня, у адвоката Водетара. Заместитель прево по уголовным делам Жан Безон приказал расковать Пет-о-Дьябль и Весс, чтобы перевезти их во Дворец правосудия.

Войдя во вкус дела, д'Эстутвиль пошел на приступ. Войска выбили двери таверны «У святого Этьена», задали хорошую взбучку школярам и препроводили их в Гран-Шатле. Тут стало уже не до смеха. Полиция давно косо смотрела на все эти университетские привилегии и свободы. Д'Эстутвиль учинил обыск в таверне и кроме множества всяких вывесок, которые цвет французской молодежи имел обыкновение срывать, пребывая в веселом настроении, обнаружил кинжалы, древние короткие копья и — о ужас! — настоящую кулеврину.

Кулеврина! Так эти проказники хотели объявить королю войну!

На самом деле это грозное оружие было ни на что не пригодно и выносилось на свет божий лишь для того, чтобы принять участие в пасхальных и рождественских представлениях на сюжет взятия Иерусалима римлянами. Однако в соглашениях между гражданской и университетской властями было четко прописано, что учащимся запрещается хранить любое оружие, не исключая и простой палки.

Д'Эстутвиль приказал обыскать все заведения, служившие пристанищем школярам, включая «Образ святого Николая» и особняк Кокрель. Не обращая внимания на брань в свой адрес, все эти латинские ducianus culi и прочие vitis vitiosus,[25] помощники прево сделали свое дело и снова нашли кинжалы, дубины и фитили. Конечно же они не упустили случая присвоить заодно пару подбитых мехом плащей преподавателей, кое-что из оловянной посуды и — удивительное дело! — книги по грамматике, известные всем и каждому своим подрывным духом.

Первым этажом дело не ограничилось: вояки спустились в погреба и опустошили бочонки с вином нового урожая.