Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Вы правы, это нельзя знать наверняка. Нужна удача… Но я твердо решил попытать счастья — я понял, что это и есть мой шанс. Храбрость — такая штука, которая меньше всего нужна в повседневной жизни. Необходимость в ней возникает редко, и вряд ли вы с ее помощью чего-нибудь добьетесь. Другое дело война! На войне храбрость занимает подобающее ей место. Я не пытаюсь приукрашивать — тут все дело в нервах… в каких-то там железах… или еще в чем-то таком. В общем все сводится к тому, что просто не боишься смерти, и баста! Понимаете, какое это огромное преимущество перед другими людьми?! Конечно, я не мог быть уверен, что мне подвернется случай… Можно быть храбрым сколько угодно, да так и пройти всю войну без единой медали. Или выбрать для своего безрассудства неподходящий момент, и тебя разорвет на мелкие куски, и никто и спасибо не скажет.

— Ведь Крестом Виктории большинство награждено посмертно, — заметил я как бы про себя.

— О да! Я знаю. Сам удивляюсь, что не попал в этот список. Как вспомню пули, свистевшие над головой, даже не верится, что остался жив. В меня попало четыре пули, но ни одна не задела серьезно. Странно, правда? Я никогда не забуду адскую боль, когда я полз со сломанной ногой… кровь хлестала из плеча… Я тащил старину Джеймса Слайдера, а он был тяжеленный и ругался не переставая.

Гэбриэл задумался. Потом встал и со словами: «Да-а, счастливые денечки», — наполнил свой бокал.

— Я вам крайне признателен, — сказал я, — за то, что вы развенчали общепринятое мнение, будто храбрецам свойственна скромность.

— Так ведь это черт знает что! — воскликнул Гэбриэл. — Подумать только! Если вы городской магнат и заключили выгодную сделку, можете хвастать сколько вашей душе угодно, это только прибавит вам веса в обществе… Можете громогласно заявить, что нарисовали замечательную картину. А уж что касается гольфа! Если вам удалось с первого удара загнать мяч в лунку — про это узнают решительно все! А вот герой войны… — Гэбриэл покачал головой. — Тут уж кто-то другой должен раструбить про ваши подвиги. Карслейк для этого совсем не годится. Его прямо-таки гложет комплекс, свойственный тори: все приуменьшать. И вообще, вместо того чтобы расхваливать своего кандидата, они только и знают, что нападают на соперников. — Гэбриэл снова помолчал. — Я попросил своего бывшего командира приехать сюда и выступить на следующей неделе. Он мог бы хоть немного рассказать, какой я на самом деле замечательный парень… Но я, конечно, не могу сам попросить его об этом. Неловко, черт побери!

— Ну, если учесть все это да еще и сегодняшнее небольшое происшествие в придачу, дела у вас не так плохи, — заметил я.

— Не стоит недооценивать сегодняшнее происшествие, — возразил Гэбриэл. — Вот увидите, все опять заговорят о моем ордене. Дай Бог здоровья этой девчушке! Надо будет завтра купить ей куклу или что другое. Это тоже сыграет в мою пользу и подогреет положительные высказывания обо мне.

— Скажите, — с моей стороны это, конечно, чистейшее любопытство, если бы в то время не было на пирсе никого… совсем никого… вы бы бросились в воду за девочкой?

— Какой в этом был бы толк? Мы бы оба утонули, и никто ничего не узнал, пока море не выбросило бы нас обоих на берег.

— Значит, вы бы отправились домой, и пусть девочка тонет?

— Нет! Конечно нет. За кого вы меня принимаете? Я же гуманный человек. Я побежал бы как сумасшедший к сходням, схватил лодку и стал бы грести изо всех сил к тому месту, где упала девочка. Если бы повезло, я бы смог выудить ее из воды, и с ней все было бы в порядке. Я сделал бы для нее все, что мог и дал ей шанс! Дети мне нравятся… А как вы думаете, — вдруг спросил он, — не выдаст ли мне Министерство торговли дополнительные талоны на одежду взамен той, что я испортил? Я ведь не смогу носить тот костюм, очень сел. Да все эти чинуши — такие скупые!

На этой сугубо практической ноте наш разговор закончился, и он ушел.

Я немало думал о Джоне Гэбриэле и никак не мог решить, нравится мне этот человек или нет. Его вызывающая беспринципность вызывала во мне отвращение, но искренность привлекала. Что же до точности его расчетов, то я вскоре получил возможность убедиться, что он безошибочно предугадал, как сложится общественное мнение.

Первой, кто высказался по поводу происшествия, оказалась леди Трессилиан, — она принесла для меня несколько книг.

— Знаете, — тяжело выдохнула она, — я всегда чувствовала, что в майоре Гэбриэле есть что-то по-настоящему хорошее. И то, что произошло, подтверждает мое мнение, не правда ли?

— Каким же образом? — спросил я.

— Не думая о себе, он сразу бросился в воду, хотя и не умеет плавать.

— А был ли в этом смысл? Ведь он не смог бы спасти ребенка без посторонней помощи.

— Это верно. Однако он, ни минуты не задумываясь, бросился на помощь. Чем я всегда восхищаюсь, так это смелым порывом, без всяких расчетов.

Я бы мог возразить, что расчетов было предостаточно…