Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

У меня было два резко противоположных ощущения. Вначале — чувство торжества. Я был уверен, что мы с Дженнифер встретимся — и мое предчувствие оправдалось! Встреча в поезде не была случайным эпизодом. Я твердо знал это — и не обманулся. И все-таки — несмотря на всю мою радость и торжество — у меня возникло неожиданное желание повернуться и уйти… Мне захотелось, чтобы встреча с Дженнифер в поезде осталась эпизодом… случаем, который я никогда не забуду. Как будто кто-то шепнул мне: «Это лучшее, что вы могли дать друг другу, — короткое прекрасное мгновение. Оставь все как есть».

Если Тереза права, это и был мой шанс…

Ну что же, я им не воспользовался. Я пошел дальше. И Дженнифер тоже. И все остальное произошло соответственно, одно за другим: наша вера во взаимную любовь… грузовик на Хэрроу-роуд, инвалидная койка и Полнорт-хаус…

Эта мысль вернула меня назад, к тому, с чего я начал, снова к Изабелле, и я высказал свой последний протест:

— Тереза, но уж конечно Изабелла не хитрая… Какое отвратительное слово!

— Не уверена, — сказала Тереза.

— Хитрая? Изабелла?!

— Разве хитрость — не самый первый и самый легкий способ самообороны? Разве она не присуща самым примитивным созданиям — заяц зарывается в снег, куропатка перепархивает через вереск, чтобы отвлечь вас от своего гнезда? Конечно, Хью, хитрость — основное… единственное оружие, к которому мы прибегаем, когда совершенно беззащитны и приперты к стене.

Она встала и направилась к двери. Роберт давно ускользнул из комнаты и отправился спать. Уже взявшись за дверную ручку, Тереза вдруг опять повернулась ко мне:

— По-моему, ты теперь можешь выбросить таблетки. Тебе они больше не нужны, — сказала она.

— Тереза! — закричал я. — Ты знала?

— Конечно.

— Но тогда… — Я запнулся. — Почему ты сказала, что они мне больше не нужны?

— Гм, а как ты считаешь? Нужны?

— Нет, ты права, — медленно ответил я. — Не нужны. Завтра же я их выброшу.

— Я очень рада, Хью! Я часто боялась…

— Почему же ты не попыталась их отобрать? — спросил я, глядя на нее с нескрываемым любопытством.

Тереза ответила не сразу:

— Тебе с ними было спокойнее, не правда ли? Ты чувствовал себя увереннее, зная, что у тебя всегда есть выход.

— Да. Для меня это имело очень большое значение.

— В таком случае почему ты спрашиваешь? Ты же не настолько глуп, чтобы задавать подобный вопрос.

Я засмеялся.

— Ты права, Тереза! Завтра они будут в канализационной трубе. Обещаю!

— Значит, ты наконец возвращаешься к жизни… Ты снова хочешь жить.

— Да. Пожалуй, так! — сказал я, сам удивляясь своим словам. — Не могу понять почему, но это так. — Мне в самом деле захотелось проснуться завтра утром.

— У тебя появился интерес. Любопытно, в чем причина этого интереса? Жизнь в Сент-Лу? Изабелла Чартерис? Или Джон Гэбриэл?

— Уж конечно не Джон Гэбриэл! — воскликнул я.

— Я в этом не уверена. Что-то есть в этом человеке.

— Похоже, изрядная доля сексапильности! Мне не нравятся люди такого типа. И я не переношу откровенных приспособленцев. Да он и бабушку родную продаст, если ему будет выгодно!

— Меня бы это не удивило.

— Ему нельзя верить ни на йоту!

— Да, уж он не из тех, кто вызывает доверие.

— Гэбриэл — хвастун! — продолжал я. — Он открыто занимается саморекламой и использует для этого других. Неужели ты серьезно думаешь, что этот человек способен хоть на один бескорыстный поступок?!

— Такое может случиться, — задумчиво произнесла Тереза, — но подобный поступок его и погубит.

Через несколько дней мне вспомнилось это замечание Терезы.

Глава 13

Следующим волнующим событием местного масштаба было праздничное мероприятие, организованное «Женским институтом».

Оно должно было проводиться, как и все подобные мероприятия, в Длинном Амбаре Полнорт-хауса. Как я понял, Длинный Амбар был достопримечательностью Сент-Лу. Энтузиасты и любители старины буквально пожирали его глазами; его измеряли, фотографировали; о нем писали. В Сент-Лу Длинный Амбар считался почти общественным достоянием, и обитатели графства чрезвычайно им гордились.

За два дня до мероприятия наблюдалась усиленная активность; организаторы празднества то и дело сновали взад-вперед.

Я, к счастью, был изолирован от основного дамского потока, но Тереза, желая меня развлечь, время от времени рекомендовала моему вниманию особо интересные экземпляры. Так как она знала, что я симпатизирую Милли Барт, то Милли стала частой посетительницей моей гостиной, и мы вместе выполняли разнообразные задания, надписывали пригласительные билеты и склеивали украшения для зала.

Как раз в то время, когда мы были заняты подобной работой, я и услышал историю жизни Милли Барт. Ведь по откровенно грубому определению Джона Гэбриэла, мое существование оправдано лишь в качестве некоего приемного устройства, постоянно готового выслушать всех желающих. Не способный ни на что другое, на это я все еще годился.

Милли Барт говорила со мной без тени смущения — так журчит про себя лесной ручеек, — причем большей частью о майоре Гэбриэле, ничуть не скрывая собственного преклонения перед героем.