Роза Марена

Вчера утром Норман проснулся – кстати, проснулся он совершенно разбитый, у него болели руки и плечи, ныло в паху, ломило челюсти, и рот открывался только наполовину (когда, вставая с постели, Норман попробовал зевнуть, он едва не заорал от боли) – с мыслью о том, что он, может быть, несколько перестарался. Может быть, и не стоило связываться с этим Питером Словиком (он же кролик Тамперштейн, он же самый потрясный еврей в нашем городе). Может быть, это была ошибка. Насколько серьезная – трудно сказать, потому что Норман не помнил практически ничего из того, что творил в доме Словика. Но кажется, он действительно совершил ошибку. К тому времени, когда Норман спустился вниз, чтобы купить газету, он твердо решил для себя, что никаких «может быть» в данном случае быть не может. «Может быть» – это словечко для слабаков и слюнтяев. Таков был его твердый жизненный принцип. А усвоил он это еще подростком, когда мать ушла от отца и отец начал бить его по-настоящему, смертным боем.

Он купил газету в киоске в холле и быстро просмотрел ее еще в лифте, пока поднимался к себе на этаж. Про Питера Словика не было ничего, но Нормана это не успокоило. Вполне может быть, что тело Тампера обнаружили слишком поздно и просто не успели дать эту новость в утренний выпуск газет. Также не исключено, что тело так и лежит там, где Норман его оставил (или считал, что оставил, мысленно поправился он; он же практически ничего не помнит, так что ни в чем нельзя быть уверенным): в подвале, за баком водонагревателя. Но парни типа Тампера – парни, которые трудятся в сфере общественного обслуживания и исполняют целую кучу обязанностей, у которых полно друзей, сердобольных и чутких по самое не хочу, – обычно так просто не исчезают. Кто-то обязательно заметит его отсутствие. Кто-то забеспокоится, кто-то решит заглянуть в его аккуратную кроличью норку на Беудри-плейс, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. И в конце концов кто-то заглянет в подвал, и там – за баком водонагревателя – его будет ждать неприятный сюрприз.