Роза Марена

— В любом случае звери будут драться, — сказала Роза Марена. — Это их способ общения — опустив головы, нестись друг на друга, чтобы попробовать, крепки ли у них рога и остры ли зубы. Ты понимаешь?

Рози вдруг подумала, что понимает сказанное женщиной, и это испугало ее. Она поднесла пальцы ко рту и дотронулась до своих губ. Они были сухими и горячими.

— Нет, никакой драки не будет, — сказала она. — Никакой драки не будет, потому что они не знают друг про друга. Они…

— Звери будут драться, — повторила Роза Марена, а потом протянула что-то Рози. Потребовалось мгновение, чтобы та поняла: это золотой обруч, который она носила над правым локтем.

— Я… я не могу…

— Возьми, — произнесла женщина в хитоне с неожиданным раздражением. — Возьми! Возьми же! И не хнычь больше! Ради Бога, прекрати свое тупое овечье блеяние!

Рози протянула дрожащую руку и взяла обруч. Хотя тот и был только что на теле женщины, на ощупь он оказался холодным. «Если она предложит мне надеть его, я не знаю, что я сделаю», — подумала Рози. Но Роза Марена ничего больше не сказала. Вместо этого она вытянула свою покрытую пятнами руку и указала на оливковое дерево. Мольберт исчез, и картина — как и та, что была в ее комнате, — выросла до невероятных размеров. Кроме того, она изменилась. На ней по-прежнему была изображена ее комната на Трентон-стрит, но теперь там не было Рози, стоявшей лицом к двери. Комната погрузилась в темноту. Лишь прядь светлых волос и одно голое плечо виднелись над одеялом на кровати.

«Это я, — с удивлением подумала Рози. — Это я там сплю и вижу этот сон».

— Ступай, — сказала Роза Марена и дотронулась до ее затылка. Рози сделала шаг к картине, главным образом для того, чтобы избежать прикосновения этой холодной и жуткой руки. Сделав этот шаг, она поняла, что до нее доносятся звуки — очень слабые — уличного движения. Кузнечики прыгали вокруг ее ступней и щиколоток в высокой траве. — Ступай, Рози Настоящая. — Спасибо за то, что спасла моего ребенка.

— Нашего ребенка, — сказала Рози и тут же ужаснулась. Человек, осмелившийся поправить эту сумасшедшую женщину, сам должен был быть ненормальным.

Но когда женщина в пурпурно-красном хитоне заговорила, в ее голосе прозвучало не раздражение, а сочувствие:

— Да, да, если хочешь — нашего ребенка. Теперь ступай. Помни то, что должна помнить, и забудь то, что тебе надо забыть. Береги себя, когда очутишься вне пределов моей защиты.

«Еще бы, — подумала Рози. — Больше я к тебе никогда не приду, можешь не сомневаться. Это было бы все равно…»

Мысль оборвалась, как только она увидела, что женщина на картине приподнялась в постели и натянула одеяло на голое плечо.

Не картина. Уже нет.

Окно.

— Ступай, — мягко сказала женщина в красном одеянии. — Ты хорошо справилась с поручением. Уходи, пока она не передумала.

Рози шагнула к картине, а за ее спиной Роза Марена снова заговорила — на этот раз не сладким и не хрипловатым, а громким и жестким голосом:

— И помни: я отплачу!

От этого неожиданного крика Рози зажмурилась и рванулась вперед, решив, что женщина в хитоне забыла об услуге, которую оказала ей Рози, и хочет убить ее. Она споткнулась обо что-то (может быть, о нижний край картины?) и почувствовала, что падает. Успела только понять, что переворачивается в каком-то сальто-мортале, а потом погрузилась в темноту. Во тьме ей казалось, что она слышит какой-то зловещий звук — монотонный и отдаленный, но приближающийся. Может быть, звук поездов в туннелях под Центральным вокзалом, может, ворчанье грома. Или это бык Эриний несется в глубине своего лабиринта с опущенной головой и короткими острыми рогами, режущими воздух.

Потом звук умолк, и наступила холодная, немая мгла.

11

Это состояние длилось, наверное, вечность. Потом безжалостный звон будильника выдернул ее из сна. Рози вскочила, пытаясь уцепиться руками за воздух и бормоча слова, навеянные ей ночным кошмаром: «Не заставляй меня смотреть на тебя! Не заставляй меня! Не заставляй!»

Она увидела кремовые стены, диванчик с претензией на роскошь, свет, проникающий в комнату из окна, и ухватилась за эти реалии, чтобы закрепиться среди них. Кем бы она ни была и что бы с ней ни происходило в ее снах, теперь она снова стала Рози Мак-Клендон, одинокой женщиной, зарабатывающей на жизнь звукозаписью романов для массового читателя-слушателя. Она долгое время жила с плохим человеком, но бросила его и встретила хорошего. Она жила в комнате дома № 897 по Трентон-стрит, второй этаж, в конце коридора, с чудесным видом на Брайант-парк. Да, и еще одно. Она больше никогда в жизни не съест горячую сосиску длиной в фут, особенно с кислой капустой. Кажется, эта еда не для нее. Она не могла вспомнить, что ей снилось («Помни то, что ты должна помнить, и забудь то, что тебе надо забыть»), но она знала — это началось с того, что она вошла в эту чертову картину, как Алиса — в Зазеркалье.