Роза песков

Гуруз отсутствовал долго и вышел несколько озадаченный, утирая рукавом взмокший лоб. Привыкший к определенному социальному статусу в своем стойбище, к тому, что каждый окрестный пастух знал, что он не просто подросток, а сын айнура, он с каким-то странным удивлением понял, что смерть отца изменила этот статус надолго, если не навсегда.

Конечно, такими категориями мальчик не мыслил, он даже не знал слово «статус». Но то, что купец отнесся к нему без всякого уважения и не предложил сесть, зато подробно допросил, кто он и откуда, и заломил довольно высокую цену, несколько сбило спесь с подростка.

Только сейчас он начал понимать, что жить они начинают с нуля. Пожалуй, он был даже благодарен сестре за придуманную легенду. Да, это было несколько унизительно - стоять в роли просителя и торговаться за каждый медяк, зато кажется, у караван-баши не осталось сомнений в подлинности придуманной истории.

Сестра стояла возле старого, покореженного годами платана, по щиколотку утопая в опадающих листьях. И взволнованный взгляд, который она кинула на брата, слегка согрел ему душу – пусть женщина и является порождением Хирга, пусть Нариз часто спорила и дразнила его, но он увидел, что она волновалась и переживала. С каким-то странным недоумением он осознал – она единственный в мире человек, который беспокоится за него.

Конечно, как и любой подросток, он считал себя взрослым и вполне самостоятельным. Но потеряв в одночасье всю семью, Гуруз, пусть и никогда не признался бы в этом, чувствовал себя брошенным ребенком.

-- Ну, что? Ты договорился?

Гуруз снисходительно улыбнулся, похлопал Нариз по предплечью, как равного себе, и ответил:

-- Караван выходит на рассвете через три дня. У нас еще есть время.

Глава 18

Глава 18

Времени оказалось не так и много, как мерещилось Гурузу. Первым делом Нариз потребовала отогнать кибитку к мастерам. Из достаточно легких досок сколотили два странных предмета – что-то похожее на огромные сундуки, только без дна и одного бортика. Их с трудом запихнули в кибитку и намертво прибили в полу и стенкам.

-- Вот смотри, -- поясняла Нариз. На них мы положим тюфяки для сна, а внутрь сложим все, что закупим здесь. Весь товар - и одежду, и припасы. В дороге нам не придется спотыкаться об тюки и узлы и спать среди кучи вещей.

Гуруз смотрел на эти сундуки с некоторым недоумением. Тем более, что за них пришлось отдать золотую монету. Однако спорить было поздно и он только мрачно кивнул головой – в конце концов, как обустраивать дом, должна решать женщина.

Пока кибитка была во дворе у мастера, Нариз весь день гоняла его на рынок. Там они покупали специи и довольно высокие кувшины. Сестра выбирала достаточно узкогорлые и обязательно с крышкой. Специи пересыпали в кувшины и сверху она заливала их воском.

Воск стоил дорого. И это тоже казалось Гурузу излишним – всем известно, что перец и так хранится прекрасно. Однако сестра твердила о том, что так будет сохраннее, и, в конце концов он махнул рукой, пусть ее.

Гораздо больше Гуруза беспокоило то, что монеты на монисто заканчивались. Конечно, Нариз тогда собрала с воинов ожерелья и браслеты, но их было не так и много. Если продать это все – хватит ли им на дорогу? И что делать, если деньги все-таки закончатся?

В первый день вечером, закончив дневные хлопоты, установив на предназначенные для них места все кувшины, проследив, чтобы промежутки между ними были набиты опилками, разобрав продукты на те, которые нужно съесть в первые дни, и те, которые выдержат долгую дорогу, уставшая Нариз, наконец-то, добралась-таки до свертка с золотом.

Она уже знала, что Гуруз даже не подозревает, чем именно набит ее искусственный горб, и собиралась хранить это в тайне столько, сколько возможно. Но барахло, снятое с солдат, нужно было продать – в дороге им понадобятся деньги, а не украшения.

Замотанный беготней и мелкими поручениями Гуруз сперва равнодушно глянул на масляно блеснувшее в свете тусклого светильника золото. Он сидел на своем топчане, вытянув в проход гудящие ноги, но потом как-то оживился, приподнялся и ловко выхватил из кучки украшений толстую цепь-браслет с тремя бирюзовыми кабошонами. Аккуратно, как-то бережно перебирая звенья, он смотрел на безделушку и хрипловатым шепотом говорил Нариз:

-- А я его помню… Отец сам надел его на руку Суджу… Ну, тогда, когда ты чуть не утонула, -- он улыбнулся какой-то странной улыбкой и добавил, -- ох, и выпорол же тогда меня отец…

Он ткнулся лицом в плоскую подушку и глухо зарыдал. Нариз села рядом, положила руку ему на плечо. Просто, чтобы он чувствовал, что он в этом мире не один. У нее тоже сжимало горло, но зарыдать она себе не позволила. И дело было не в смерти Барджан айнура и его жены – хоть и выглядело это ужасно, но по сути они были ей чужие люди, а вот горе этого мальчишки переворачивало ей душу.