Роза Тибета

Лежа на крыше, он отчетливо ощущал топчущуюся неразбериху в зале внизу; мелькающие пятнышки, мечущиеся туда-сюда по забытым делам, останавливающиеся, чтобы заняться любовью, построить структуры и снести их, установить правила и изменить их, создать новые устройства, чтобы облегчить поручение,и на каждом представлении пытался выяснить, в чем состояло поручение.

Он видел, как легко на этой высоте обрести объективность, и он знал, что не хочет снова потеряться в душной неразберихе внизу. Он подумал: остаться в этом высоком мире спокойного тумана и леденящей тишины; и вскоре осознал, что он не был ни спокойным, ни неподвижным. Ринглинг яростно тряс его в сумке.

‘ Поднимается ветер, сахиб. Нам лучше двигаться сейчас.’

Он обернулся, мрачно. Было четыре часа утра. Ветер всасывал и стонал, как пылесос, у входа в пещеру. Была зажжена маленькая лампа, и мальчик включил спиртовку. Хьюстон съежился от внезапного смертельного холода и натянул сапоги и стеганую куртку, спотыкаясь в тусклом свете пещеры. Он прополоскал рот талым снегом, свернул свою постель и, съежившись, сидел на ней, попивая чай и цампу.

Мальчик пинком оживил мула и кормил его. Он молча выполнял свои обязанности, серьезный и неулыбчивый. Он отскреб кружки снегом и упаковал их, а также кухонную утварь и постельное белье, и привязал все это к сопротивляющемуся животному.

Он сказал: ‘Мы должны действовать быстро, сахиб, или мы застрянем на Котчин-ла. Будет лучше, если ты пойдешь пешком.’

‘Хорошо’.

‘ Ты чувствуешь в себе достаточно сил, чтобы идти?

- Я сказал "хорошо’.

Мальчик выглядел таким маленьким, зажатым и измученным, что хотел извиниться за свою резкость, но Ринглинг просто отвернулся, сжав губы, и начал с ненавистью колотить мула, крича: "Хойя! Хойя!’, пока он не сдвинулся с места, и возможность была упущена.

Хьюстон надел очки и последовал за ним в воющую черноту.

4

Не считая снежной бури, когда он лежал без сознания, с тех пор, как они вошли в Тибет, не было сильных ветров. Хьюстон понятия не имела, чего ожидать. Это обрушилось на него, как море, потрясающий ледяной шведский стол, который мгновенно сбил его с ног. Он не был уверен, лежит ли он на спине или на животе, темнота в первые мгновения была такой интенсивной, океан давления был таким плотным вокруг, что он, казалось, находился в другой стихии. Он не мог дышать, и ледяной поток, проносившийся мимо его заткнутых ушей, был подобен звуку тромбонов. Он споткнулся, встал на колени и снова встал с них, два или три раза, прежде чем почувствовал, что его тянет рука. Он задыхался, его рот был полон удушающего ветра, и он вонзился в ветер и устойчивую вибрацию звука, и обнаружил, что он вонзается в мула, его лицо сильно прижато к его волосатому животу. Мальчик держал его там, ревя ему в ухо.

‘ Опустите голову, сахиб. Продолжайте в том же духе. Скоро станет легче.’

Он кивнул головой, слишком потрясенный, чтобы говорить.

‘Легче, когда мы добираемся до трассы ... . Погрузись в нее с головой... .’

Он снова кивнул, и мальчик потряс его за руку, и они повернулись и пошли вниз головой.

Он уже несколько дней почти не двигал ногами; они были как у марионетки. Но он наклонился навстречу ветру и нашел способ дышать, уткнув голову в подбородок, и одна нога следовала за другой, и он предположил, что они двигались.

Он потерял всякое представление о времени и направлении, мрачно сосредоточившись на возвратно-поступательном машинном движении своих ног и невероятном реве звука; и вскоре погрузился в фантазию, в которой он был частью звука, важной частью хронометража, и стало важно, чтобы он не останавливался, ибоесли бы он остановился, звук прекратился бы, и все остановилось бы.

Через некоторое время ему пришла в голову мысль, что она пытается оторваться от него, и он усердно работал, чтобы контролировать ее. Но она пошла, дергаясь и выворачиваясь, крича в более высокой тональности, когда она работала сначала на четверть, полтора, а затем на полный оборот позади него, так что ему пришлось откинуться назад, навалившись на нее всем своим весом; и он вышел из фантазии и увидел, что они на трассеи что это был путь, а не ветер, который повернул, и в тот день наступил рассвет.

Они были в широком ущелье между скальными стенами, и воронкообразный звук поднялся выше по высоте, как звуки дудок и труб. Воздух был полон летящих частиц, снега и льда, оторванных от скалы, которые непрерывно разбивались о их головы и спины. Ниже колена все тонуло в брызгах, весь снежный покров ущелья колыхался под порывами ветра, так что все - мелькнувшие валуны, нагруженный мул, сами по себе - казалось, фантастически подпрыгивали и ныряли в ледяную реку. Это была сцена такого опустошения в грязно-сером свете, что вся жизненная сила покинула его. Он подумал, что они, должно быть, шли четыре или пять часов. Он смертельно устал.