Роза Тибета

Монастырю принадлежало много земли, в несколько раз больше, чем могла обработать даже его многочисленная бесплатная рабочая сила, и все же – кроме маленьких молитвенных колес и флажков – он вообще ничего не производил для внешнего потребления. В некотором смысле это был огромный хоспис, предоставляющий услуги. Она оказывала медицинскую помощь половине провинции; она проводила "похоронную" службу, мобильный отряд жриц всегда отправлялся на расчленение и оккультные задания (они оставались несколько дней после расчленения, чтобы проследить, чтобы вновь освобожденная душа была должным образом направлена к месту назначения); и она проводила духовную службу. Хотя это было, в некотором смысле, правительственное учреждение, его иерархия ни в коем случае не была назначена правительством. Начиная с настоятельницы и ниже, все главы департаментов были самовоспроизводящимися; "признанные", как дети, они приняли власть от бывших органов.

Из-за присутствия дьяволицы и сверхъестественного происхождения истеблишмента, чистый государственный ламаизм не практиковался (разрешение, которым он пользовался с полудюжиной других крупных монастырей, Хьюстон узнал от аббата); в догме и форме поклонения были следы более ранней религии, иместные божества дополнили национальные.

Хьюстон была очарована этими деталями. Он расспрашивал, когда хотел, и, хотя иногда он сталкивался с некоторой сдержанностью, ему не отказывали в тайне.

Его отношения с Ринглингом и его братом были менее успешными. Мальчик не знал, что с ним делать; ему было не по себе от подозрения, что кого-то или что-то дурачат. Он не хотел, чтобы дураком был он сам, или Хьюстон, или оккультные силы монастыря; он не знал, что и думать. Но Хьюстон нанял его и прошел с ним через многое, и поэтому он дал ему определенную задумчивую преданность.

Хьюстон думал, что сможет справиться с этим, но он не знал, как он собирается справиться со своим братом. Он испытывал странное отвращение к объяснению своих отношений с Мэй-Хуа, и когда Хью спрашивал его, он давал ему осторожные ответы. Это внесло неловкую двойственность в их отношения.

Однажды Хью сказал ему: ‘Послушай, Чарльз, что, черт возьми, происходит? Почему мы не можем нормально поговорить друг с другом?’

‘Когда мы уйдем, мы поговорим как следует. Будь терпелив, Хью.’

"Почему ваша настоятельница не может вытащить свой палец и проследить, чтобы мы ушли? Она руководит здешними работами, не так ли?

‘Я не знаю’.

‘Что на тебя нашло? Ты же не веришь в эту чертову чушь про трулку, не так ли?

‘Конечно, я не знаю. Но они делают. Мы должны подождать, пока пророчества не сбудутся сами собой. ’

— Какое ты имеешь отношение к... пророчествам?

‘Ничего’, — сказал Хьюстон, используя тот же термин в попытке интимности. "Но они думают, что у меня есть. Просто подожди, пока все наладится. ’

С Шейлой Вулферстон и Миклджоном у него были несколько более легкие отношения, поскольку здесь не было утраченной близости, которую можно было бы восстановить. Мейклджон, это правда, относился к нему с некоторым саркастическим весельем и стал называть его Сент-Чарльз, что через некоторое время показалось ему очень утомительным; но с девушкой он смог установить что-то вроде нормальных отношений. Потому что у него была связь с ней; перед отъездом он навестил ее мать в маленьком сыром коттедже в Годалминге, графство Суррей; и они часами говорили о ее матери.

- Ты же знаешь, она все делает сама. С ее ногой это не так просто.’

‘Что у нее с ногой?’

‘Она хромает – разве ты не заметил?’

"Я никогда этого не делал’.

‘Нет, она не любит людей. Она пытается скрыть это. ... Это так глупо. Я хотел, чтобы она приехала и жила в городской квартире, знаете, без лестницы, но она не захотела. Она такая упрямая. … Не похоже, что она действительно знает кого-нибудь в Годалминге. Папа был общительным. Она просто цепляется. Я полагаю, это потому, что ей не за что цепляться. ’

Он заметил несколько печальное напряжение в девушке, которое он заметил в матери; он увидел тупой нос матери и тень улыбки, покачивающей головой матери.

В то время они сидели на его рубашке на стерне ячменного поля: як с глубоким раструбом на шее проезжал мимо с санями, доверху нагруженными рыжевато-коричневыми стеблями, а далеко под ними зеленое озеро и семь золотых крыш плыли в восходящих воздушных потоках. … Весь долгий, долгий путь от влажного, мягкого Годалминга с его мягкими осенними листьями под ногами и темно-зелеными поездами, идущими на Ватерлоо.

Она сказала, качая головой: ‘Это фантастика, не так ли? Мы почти буквально за пределами мира. Они думают, что мы мертвы. И все это продолжается там до сих пор. ’

"Я знаю", - сказал он, потому что сам это почувствовал, и, движимый чем-то, взял ее за руку. Она коротко подстригла волосы. На ней были оранжевые топ и юбка от солнца, темные очки, без обуви. У нее была загорелая коричневая кожа; он подумал, что она очень красивая и здоровая, в каком-то теплом, грубоватом смысле. Он тихо сказал: ‘Надеюсь, у вас с Хью все хорошо, Шейла’.

‘Это немного напрягает’.

"Это так?’