Роза в цвету

Дядя Мак рассуждал про «своего сына» с плохо скрытым удовлетворением и явно тешил себя мыслью, что его мальчик вскорости покроет славой весь род Кэмпбеллов, в котором ранее уже родился один поэт. Стив так и сиял от восторга и непрестанно цитировал «Песни и сонеты», пока его братские излияния не наскучили до смерти всем его друзьям.

Арчи вел себя куда сдержаннее и даже рискнул предположить, что радоваться пока рано, потому что первый успех нашего дарования ведь может стать и последним – невозможно же предположить, к чему он устремится дальше. Может, теперь, доказав, что способен писать стихи, он решит отличиться на каком-то совершенно ином поприще и последует по стопам своего любимого Торо, который, изготовив идеальный карандаш, бросил это дело и стал писать свои книги несмываемыми чернилами, которые со временем делаются только ярче.

У тетушек, разумеется, появились собственные «мнения», и они вволю сплетничали касательно будущего Мака, помавая чепцами за бесчисленными чашками чая. Младшие мальчики решили, что это «просто красота», и выражали надежду, что Дон «вот прямо сейчас хоп – и прославится», – впрочем, чего еще ждать от «молодой Америки», в рядах которой страсть к поэзии не такое уж распространенное явление.

А вот на доктора Алека было любо-дорого посмотреть, столько удовлетворения сосредоточилось в его душе. Наверное, никто, кроме Розы, не сознавал, какую радость и гордость вызывали у этого прекрасного человека первые невеликие успехи его крестника, ибо он всегда питал в его отношении большие надежды, ведь Мак, несмотря на чудаковатость, был несгибаем: обещал мало, а делал много, причем с неприметным упорством, которое есть признак душевной стойкости. Все романтические чувства, таившиеся в душе доктора Алека, всколыхнулись при виде этого распустившегося поэтического бутона, равно как и при виде любви, позволившей ему раскрыться так рано, ибо Мак поделился с дядей своими упованиями и симпатия и советы последнего стали ему утешением и поддержкой. Доктор Алек, как и следует мудрому человеку, оставил молодых людей самостоятельно постигать этот великий урок – Маку он посоветовал трудиться, а Розе ждать того момента, когда оба они полностью уверятся в том, что любовь их зиждется на более надежном основании, чем восторги и романтичность юности.

Дядя повсюду носил в кармане уже изрядно потрепанную книжку, напевая себе под нос куплеты из новых песен и с пылом повторяя про себя некоторые сонеты, которые, по его мнению, были ничем не хуже творений Шекспира, а если подумать, то местами даже и лучше. А поскольку Роза поступала точно так же, то они время от времени встречались вдвоем «почитать и почирикать», как это у них называлось, и в разговорах на вполне невинную тему – о стихах Мака у обоих складывалось отчетливое представление о том, какая его ждет награда по возвращении домой.

Сам же Мак с возвращением не спешил, а продолжал удивлять родных тем, что бывал в свете, причем пользовался там большим успехом. Стать светским львом совсем не сложно, что знает всякий, кому довелось наблюдать, какие жалкие образцы порой бывают обласканы и оглажены, невзирая на их дурные манеры, пошлые проделки и писклявый рев. Мак в львы не рвался и к подобным попыткам относился с презрением, что в глазах других лишь добавляло особого шарма дальнему родственнику поэта Томаса Кэмпбелла. Мак хотел отличиться в самом лучшем смысле этого слова, хотел и выглядеть соответственно, а потому считал, что немного светского лоска ему не помешает – он еще не забыл, какие усилия предпринимала в этом направлении Роза. Только ради нее он вылез из своей раковины, встречался и общался с самыми разными людьми, наблюдая за ними своими зоркими глазами, которые очень многое замечали, несмотря на близорукость. Как он потом планировал распорядиться этим новым опытом, никому не ведомо, ибо письма его стали короткими, а на прямой вопрос он отвечал с неиссякаемым терпением:

– Дайте мне довести дело до конца. Тогда я вернусь домой – там и поговорим.

Вот все и дожидались возвращения поэта, но тут произошло событие, которое произвело в семействе куда больший переполох, чем если бы все двоюродные разом взялись сочинять стихи.

Доктор Алек стал проявлять признаки крайнего нетерпения и внезапно объявил, что намерен ехать в Л. – проследить за молодежью, ибо Фиби стремительно завоевывала всеобщее признание своим исполнением сладкозвучных старинных баллад – она пела их так прекрасно, что трогала не только уши, но и сердца, и ее виды на будущее улучшались с каждым месяцем.

– Поедешь со мной, Роза? Вот будет сюрприз для этой честолюбивой парочки – а они приобретают славу с такой стремительностью, что скоро забудут о своих друзьях-домоседах, если не напомнить им о нашем существовании, – заметил дядя одним непогожим мартовским утром, предложив Розе его сопровождать.

– Нет, дядя, я лучше останусь с бабушкой. Это единственное, на что я способна, а в кругу всех этих выдающихся людей окажусь лишь досадной помехой, – ответила Роза, подрезая растения, которые цвели на окне кабинета.