Роза Ветров

Призыв к утреннему намазу ещё не прозвучал, и на всех этажах медресе стояло безмолвие. Мехмед, вернувшийся в учебные стены сразу после празднества в честь Пророка, шёл по внутреннему дворику школы и сжимал кулаки. Сегодня он встал ни свет ни заря, потому что знал, что Геннадиос сделает то же самое, и в надежде застать его врасплох, младший сын Мустафы-Паши даже не взял с собой Корана и других учебных принадлежностей. Мехмед почти не ощущал на плечах тёмно-синего одеяния, которое все ученики Абдуллы-эфенди обязывались носить, пока находились в медресе, а чёрная тюбетейка с полумесяцем и звездой посередине чуть не слетела с головы на неприветливом осеннем воздухе. С каждым шагом пожелтевших октябрьских листьев становилось всё больше на его пути, и, минуя несколько расписных округлых арок, Мехмед, наконец, вышел к саду с фонтаном и статуями. Узор на мозаичном полу в виде легендарной «Розы ветров» указывал на восток. С южной стороны неожиданно раздались шаги, и будущий лейтенант заспорил бы на что угодно, что они принадлежали Геннадиосу Спанидасу.

Несколько секунд грек и турок смотрели друг на друга в безмолвии, и Мехмед заметил, что Спанидас был в обыкновенной сорочке с поясом и брюках и, должно быть, и не думал надевать форму. Директорский племянник не знал, что такое «правила»! Зато это прекрасно знал он, сын почитаемого Паши, заседавшего в совете дивана, и, если критскому молодцу не объяснили на Родине, как подобало себя вести, то ему всё же стоило преподать урок!

– Чего же вы встали так рано, беим? – первым подал голос Гена и, задрав подбородок вверх, приблизился медленным шагом. По-турецки он до сих пор говорил с акцентом, плохо выговаривая шипящие звуки. – Неужели поджидали кого?..

– Мне надоело всё это, кириос24 Спанидас, – решительно отрезал турок, и ни один мускул не дрогнул на лице юноши, пока он передразнивал собеседника. – Давайте решим этот вопрос раз и навсегда. Пусть победит сильнейший.

– Что ж, – азартно подхватил грек, – где это видано, чтобы я не принимал вызовов?..

Помимо всего прочего Гена ещё и подумал, что ему понравилась смелость оппонента, и что своим поступком тот вызвал неподдельное уважение. Как человек, прославлявший силу, юный Спанидас не мог не ценить её открытого проявления в других, а значит и тех, в ком она проявлялась.

«Если бы он не был турком… – подумал Геннадиос и вдруг осёкся. – Если бы!»

Отмахнувшись от этой мысли с некой досадой, юный грек навалился на Мехмеда с двойной агрессией. Турок не отставал, и в тот момент, когда молодые люди с боевым кличем повалили друг друга наземь и перекатились несколько раз по саду кубарем, с севера раздался громкий возглас удивления.

– Гена, ?!25 – в ужасе кричал Дима, путаясь в ногах при беге. – Остановитесь! Гена!..

Учёный сын русского посла прекрасно знал греческий, что вместе с православной верой заметно выделяло его из числа других учеников. Геннадиос приметил этого умного, застенчивого юношу, как только тот приехал, и тотчас взял его под своё крыло. Влияние графа Румянцева на сына священника тоже ощущалось – Дима как мог сдерживал разрушительный пыл друга, – однако и ему не всегда удавалось вовремя предугадать бурю. Особенно когда рядом маячил вредный армянский счетовод, заметно превосходивший его успехами в арифметике…

– Утро добрым не бывает, – проворчал Вачаган откуда-то с запада, когда Дима потерпел очередную неудачу в попытке оттащить друг от друга споривших и сам чуть не получил синяк под глазом. – Я так и знал, что застану вас здесь…

– Может, поможешь мне разнять их? – раздражённо бросил Вачагану Румянцев, когда тот наконец появился. – Не видишь, что я не справляюсь?

– Зачем? – всё так же спокойно отозвался армянин, поравнялся с Димой и сверился с карманными часами. – Скоро подъём. Поубивают друг друга раньше? Тогда сами закажем для них имама или священника.

Русский граф закатил глаза, зарычал и всё-таки заставил Гену, который уже навалился на Мехмеда всем телом, подняться с земли и успокоиться. Дима держал греческого друга за обе руки, но тот постоянно пытался вырваться. Мехмед, придерживая ладонь у разодранной губы, медленно поднялся на ноги. Взгляд его чёрных глаз оставался непокорным, и, замечая это, Гена еле заметно усмехнулся. Прерывисто дыша, турок стал отряхиваться и нечаянно задел кончики лакированных туфель Вачагана.

– Осторожнее, Мехмед-бей! – недовольно проговорил он, чуть подняв указательный палец вверх. – Я их, между прочим, из Парижа привёз!..

– Вот увидишь! – пропустив мимо ушей замечание армянина (Дима красноречиво прожёг того глазами, а Мехмед даже не взглянул на него), Гена наконец высвободился и вновь обратился к турку. – Скоро «великим османам» придёт конец. Вас уже называют «больным человеком» Европы! Ещё чуть-чуть, и не только сербы вернут своё!..

– Поэтому-то твой дядя принял мусульманство? – ничуть не теряясь, парировал сын Паши, и грек заметно изменился в лице. – Так-то он верил в величие своего народа?

– Мой отец, – сквозь зубы процедил Геннадиос, – поджёг себя и весь монастырь, но так и не дался вам живым.