Роза Ветров

– Как только закончишь медресе, – всё тем же располагающим тоном продолжал Нариман, забрал у брата саблю и аккуратно водрузил её обратно в секретер, – тебя ждёт османский военный колледж. Потерпи ещё чуть-чуть, и ты больше не расстанешься с оружием.

– Как и все османы, – неожиданно горячо парировал будущий лейтенант, и Нариман удивлённо повёл головой. – Говорят, турки созданы для войны.

– Кто тебе такое сказал?.. – спросил юный муддеррис, нахмурив брови. Старший брат, высокий, утончённый юноша с ласковым как у лани выражением чёрных глаз, настоящий просветитель, пацифист и духовный наставник… Нариман восхищал Мехмеда. Как жаль, что они так непохожи!.. Ему самому не хватало ни выдержки, ни сдержанности, чтобы стать муддеррисом, ни духовности, чтобы стать имамом или муфтием. Ибрагим, к примеру, уже в восемнадцать лет по ходатайству отца был приставлен чаушем22 к сераксеру23 султана и мог бы и сам – никто в этом не сомневался! – стать в будущем военным министром.

– Один грек, племянник Абдуллы-эфенди, – как можно непринуждённее пожал плечами Мехмед и развернулся полубоком. Так он мог снова любоваться красотой военного трофея и делать вид, что слова Геннадиоса совсем его не задевали. – Он постоянно твердит, что османы – преступники, незаконно оккупировавшие греческие земли. И не только греческие!

Нариман тяжело вздохнул и, собрав руки за спиной, тоже всмотрелся в секретер с саблей.

– Есть ещё сын русского посла и сын армянских нефтяников, Гюльбекянов. Мне никак не удаётся найти с ними общий язык.

Старший брат снова смолчал, а младший, несколько секунд прождав ответа, решился спросить напрямую:

– Это правда, кардешимдир? То, что говорит этот грек?.. – дрогнувшим голосом произнёс Мехмед.

Нариман вздохнул ещё раз, после чего обернулся к собеседнику и по-доброму улыбнулся ему. Тётя Шебнем с умом выбирала любимца! Юный муддеррис смотрел на Мехмеда с умилением и, замечая в их чертах схожесть – чёрные глаза, тёмные волосы, высокий лоб – с горечью признавался себе в том, что не стоил и мизинца младшего брата. Он сам… был слишком мягкотелым, чтобы бороться со своей судьбой… и чтобы задаваться подобными вопросами. Даже в столь нежном возрасте его глаза никогда не пылали такой смелостью и жаждой жизни, подбородок не задирался так высоко вверх, а руки не сжимались в кулаки в поисках извечных ответов. Сильный маленький воин! Когда-нибудь ему подчинятся не только сербские сабли, но и султанские армии…

– Правда всегда относительна, Мехмед-джим, – сказал он немного погодя, как только собрался с мыслями, затем развернул брата к себе лицом за плечи и подмигнул ему, – самое главное, во что веришь ты, и, – даже если правда не всегда приятна, – как ты её принимаешь.

Мехмед задумчиво кивнул, осознавая, как мысль бежала по венам, оставляя за собой всё больше и больше вопросов. Тогда Нариман, не желая ещё сильнее запутать брата, повёл разговор в более непринуждённое русло.

– Кстати говоря, – вновь заговорил он, пряча в уголках губ улыбку, – если бы я не был верующим и спорил бы на деньги, то я бы поставил сотню акче на то, что одна из дочерей Кадера-Паши станет в будущем твоей женой.

– Одна из дочерей Кадера-Паши?.. – нахмурив лоб, переспросил Мехмед. Он всё ещё пребывал мыслями с Геннадиосом и его идеями, и разговор о жёнах никак в них не вписывался.

– Точно. Думаю, что старшая. Отец приглядывался к ней весь вечер.

– Давай сначала женим тебя и Ибрагима, – непринуждённо отмахнулся младший. Мысли о девушках совсем его не занимали, хотя иногда, когда тётя Шебнем…

– О, это уже почти решённый вопрос, – смеясь, отвечал Нариман, но собеседник едва расслышал его. – И говорить тут не о чем.

– Кардешим?.. – эхом откликнулся брат.

– Да, Мехмед-джим?

– Ты… любишь свою невесту?

Непроницаемая улыбка скользнула по лицу всегда уравновешенного муддерриса. Он отвечал уверенно, но шёпотом:

– Я почти не знаю её, Мехмед.

– И ты так спокойно говоришь об этом?

– Самое главное, что она славная девушка из хорошей семьи, и пока что этого достаточно. После свадьбы у нас будет много времени узнать друг друга поближе.

– Тётя Шебнем говорит, что любовь очень важна, – рассуждал вслух Мехмед, будто не слыша, – и что я обязательно должен жениться по любви. Иначе теряется всякий смысл.

– Знаешь, иногда тётя Шебнем болтает слишком много. – Снисходительное выражение не сходило с лица Наримана. – Но ты бы, конечно, хотел испытать это?

– Хотелось бы, – краснея, отвечал младший. – Мне просто интересно…

– Уверен, что это так!..

Когда кардеш скинул с себя мечтательность и пнул его локтем в бок, Нариман вдруг вспомнил, что имел дело с будущим военным, хоть тот и был пока что всего лишь пятнадцатилетним подростком. Время всё расставит на свои места. Он будет учительствовать в медресе, Ибрагим – выполнять поручения сераскера, а Мехмед…

– Я не дам себя в обиду этому греку, – решительно проговорил тот, прожигая глазами сербскую саблю, – так что пусть бережётся! Во мне течёт кровь гордых османов, а они не привыкли сдаваться!

***