Роза ветров

— Ни о чем, Фердинанд Петрович… Мне лишь надо, чтобы вы показали мне карту и журнал поручика Гаврилова, недавно подходившего на компанейском бриге «Константин» к устью Амура. Эти документы могут находиться только у вас, и несмотря на то, что они, скорее всего, не точны, я бы хотел ознакомиться с ними. Обещаю сделать это прямо здесь, прямо сейчас и в вашем присутствии. Никаких копий снимать не буду.

На мгновение барон Врангель решил, что все это просто бред, и такого не может быть — ни с ним самим, ни с безмятежно сидевшим перед ним офицером.

— Вы в своем уме, господин капитан-лейтенант? — контр-адмирал угрожающе поднялся с кресла.

— Дабы упредить ваши ненужные возражения, — прервал его Невельской, вставая одновременно со старшим по званию, — попрошу выглянуть в окно.

— В окно?! — Бесцветное обычно лицо барона от гнева стало приобретать живительную краску.

— Так точно, ваше превосходительство. Тогда вам все станет понятно.

Фердинанд Петрович сделал несколько шагов от стола, подвинул рукой тяжелую штору и посмотрел вниз. Под самым окном его кабинета стояло большое ландо с открытой крышей. В экипаже сидели две девушки в красивых платьях и юный морской офицер. Все трое чему-то смеялись, а когда юноша через свое пенсне разглядел в окне красное лицо барона, он весело помахал ему рукой. Затем он крикнул что-то вознице, и коляска укатила прочь. В смеявшемся офицере барон, разумеется, узнал того самого человека, чье имя носил компанейский бриг, ходивший к устью Амура. Это был сын императора, великий князь Константин.

Часть третья

1 глава

12 мая 1849 года транспорт «Байкал» вошел в Авачинскую губу и в два часа пополудни бросил якорь в Петропавловской гавани. За день до этого с гор налетел жестокий шквал, поэтому судно принуждено было маневрировать почти сутки у входа в бухту Порывистый ветер с берега не позволял прямо идти в гавань, обильный снегопад исключал всякую видимость, работа матросов на мачтах и стеньгах[91] затруднялась обледенением, паруса облепил снег, и транспорт на целую ночь обратился в неповоротливое, смертельно уставшее от долгого пути мохнатое морское чудовище.

Предыдущая стоянка в Гонолулу пришлась на пасхальные праздники, заметно поднявшие настроение всей команде, однако с тех пор минуло уже больше месяца, и за эти тридцать два дня на пути судна не встретилось ни одного клочка твердой земли. Матросы и офицеры истомились по суше до такой степени, что последняя ночь изнурительного похода многим из них показалась бесконечной. Земля была рядом, но снежная буря и противный ветер не давали «Байкалу» возможности войти в бухту.

В обыкновенной жизни нас окружает множество самых разнообразных предметов, на которых останавливается глаз — деревья, дома, возвышенности, животные, наконец — люди. Все это перемешано, все это либо движется, либо стоит, и в многообразии всего этого заключается один из основных интересов жизни, неисчерпаемый источник нашего любопытства к ней. В то время как море состоит из одного-единственного предмета — воды, и, отправившись плавать, вы долгое время принуждены видеть этот один-единственный предмет и в нем одном находить радость и утешение. То же самое, наверное, мог бы испытывать человек, поселившийся на долгие месяцы рядом с огромным, как целый мир, камнем, за каковым не видно более вообще ничего. Тут поневоле начнет охватывать беспокойство, а следом — неизбежная злая тоска. Когда чего-то одного в нашей жизни становится так много, нужно искать в себе силы перенести гнет единообразия. Долгое сопоставление себя с космосом едва ли полезно рассудку. Впрочем, некоторым удается привыкнуть и к таким впечатлениям жизни. Перестав беспокоиться о них и уделяя внимание одной лишь работе, необходимой для того, чтобы выжить в бескрайней морской пустыне, человек постепенно обретает равновесие с ней. И это не море сжимается до пределов его души. Это душа увеличивается до размеров моря. Только так возможно стать моряком.

Рано утром 12 мая ветер переменился на попутный, снегопад утих, и транспорт «Байкал», распустив паруса, вошел в бухту своего назначения. Весь видимый божий мир — сопки, море, вулканы вдали — был залит ослепительно-ярким солнцем, каковое после вчерашней снежней мглы как будто нарочно спешило заверить прибывших в надежности, красоте и великолепии земной тверди. На скалах, вздымавшихся из воды, сверкал снег. Долго задерживать на нем взгляд не представлялось возможным — от сияющей белизны глаза начинали слезиться. Точно так же сияли и чайки. Белоснежным живым покрывалом они облепили среднюю из трех скал, стоявших у входа в бухту по правому борту На остроконечных соседках этой скалы чайки сидели тоже, но у средней на самом верху была довольно просторная площадка, и белый гомонящий покров, от которого моряки едва не слепли, копошился тут с особенной силой.