Роза ветров

«Мастеровые», числом четырнадцать человек, в дороге вели себя незаметно, были предельно вежливы, а во время стоянки в Вальпараисо действительно пригодились. Несколько членов экипажа «Байкала» повздорили там с английскими моряками и, несмотря на кратное преимущество последних, ввязались в драку. Причиной, скорее всего, послужило не отвращение к иностранцам, а общее раздражение и усталость, возникшие в матросской среде после перехода из Рио-де-Жанейро. Из двух месяцев плавания вокруг мыса Горн почти сорок дней пришлись на тяжелые изматывающие шторма. Сороковые широты с охотой подтвердили свою неприятную среди моряков репутацию, и большую часть пути транспорт держался под зарифленным грот-триселем[93]. Так или иначе, но в чилийском порту эта усталость и раздражение нашли себе выход, и, если бы не подоспевшие «мастеровые» господина Семенова, Восточный океан Невельскому пришлось бы пересекать с неполной командой. Подивили его тогда легкость и быстрота, с коими пятеро человек одними голыми руками разогнали два десятка сердитых англичан. Морякам с «Байкала» не довелось даже как следует размахнуться.

— Хорошо, Петр Васильевич, — сказал Невельской своему старшему офицеру— Пусть Плотник на палубу поднимется… Ну и Каменщик с ним уж на всякий случай. Думаю, вдвоем они тут вполне управятся.

Оставляя своих людей на транспорте, господин Семенов посоветовал командиру записать их мастеровыми, которых надобно доставить на Камчатку, однако имен их не назвал. Из наблюдений за привычками «мастеровых» моряки постепенно составили свой поименный список. Плотник любил дерево и постоянно стругал какие-то палки, Скорняк возился с меховой одеждой для себя и своих товарищей, Мясник и Точильщик занимались клинками, а Каменщик получил свое прозвание после того, как поправил на камбузе развалившийся в сильный шторм очаг. Все они приняли новые имена с полнейшим спокойствием, если не сказать равнодушием, и отзывались на них с той же готовностью, что и остальная команда — на свои. Были среди них еще Маляр, Кузнец, Дворник, Сапожник и другие. Каждый владел собственным набором оружия, не дозволяя ни своим товарищам, ни морякам из команды транспорта прикасаться к нему. Командовал ими Скорняк, в котором Невельской почти сразу узнал ловкача, забравшегося к нему в дормез под Севастополем.

Дождавшись появления на палубе вызванных «мастеровых», командир «Байкала» отдал приказ начать подготовку всего целиком груза к передаче на «Иртыш».

— Как целиком, Геннадий Иванович? — удивился старший офицер. — А тот, что для Охотска предназначен?

— Господин лейтенант, — сухо ответил командир. — Вам велено приготовить к разгрузке все. Потрудитесь перейти к исполнению.

В шлюпке, отошедшей спустя десять минут от «Байкала», Невельской продолжал думать об удивлении Казакевича и о том, в какой форме придется раскрыть офицерам истинную цель похода. Если инструкция на опись, ожидавшая его у командира Петропавловского порта, была Высочайше утверждена, все они обычным порядком отправятся к Сахалину исполнять свой долг. В противном же случае не только сам Невельской, но и доверившиеся ему честные люди станут государственными преступниками. Свою судьбу он решил уже давно. Теперь предстояло решить судьбу других.

Чтобы отвлечься от этих тягостных мыслей, он стал смотреть на замерший посреди бухты «Байкал». Созерцание кораблей всегда помогало ему восстановить присутствие духа. Над мачтами кружились чайки, на палубе кипела работа, все шло своим чередом, заведенным не одно столетие назад. Матросы, сидевшие на веслах рядом с ним, ровно и легко гребли к незнакомому берегу, шлюпка весело подвигалась вперед, а тысячелетний плеск волн убаюкивал и стирал всякое сиюминутное беспокойство. Неожиданно Невельскому вспомнилось лицо того штрафника, который привлек его внимание на транспорте, и сейчас оно показалось ему смутно знакомым. Впрочем, через минуту он отмахнулся от этого впечатления, решив, что, возможно, все моряки кажутся знакомыми друг другу.

На берегу его встретил вконец продрогший чиновник из Российско-Американской компании, присланный командиром порта. По случаю солнечной погоды и общей торжественности момента он принарядился в двубортный сюртук, однако явно не раз успел пожалеть об этом. Народ вокруг него был одет гораздо более основательно.

— Простите, что заставил ждать, — сказал Невельской, пожимая сильно озябшую руку. — Нужно было распорядиться о разгрузке.

— Какое там ждать, — стоически отвечал чиновник. — Мы вас раньше середины июня даже не чаяли тут увидеть.

В конце своей фразы он все же не удержался и по причине озноба, бившего тщедушное его тело, соскочил на легкое подвывание. С бухты налетал порывами весьма сильный ветер. Солнце сияло уже не так дружно, как утром, и в воздухе снова витал призрак снега.

— Идемте скорей в тепло! — подхватил чиновника под локоть Невельской.

Внезапной и напористой близостью ему хотелось хотя бы частично загладить свою вину перед этим несчастным человеком.