Роза ветров

Здесь, вообще, все было другим — и горы, и небо, и волны, и сама морская вода. Прибрежные сопки даже в этой быстро густеющей темноте заметно отличались от гор, скажем, на Корфу. Тут они резко обрывались, будто отхваченные гигантским ножом, а там плавно спускались к морю, и получалось, что дружелюбная греческая таласса[100] постепенно подпускала гору к себе, как томная львица подпускает царственного любовника — то есть она еще, возможно, негромко рычит и нервно играет хвостом, но между ними все уже ясно. Тут все было не так. Местные горы сгрудились у самой кромки воды, как морские разбойники, словно едва остановились, подскочив к ней в запале, с трудом удержались, чтобы не прыгнуть дальше. Они как будто атаковали океан, старались застать его врасплох, не давая ему времени на отступление или на ответный удар. Горы тут ждали не столько любви, сколько драки, и странные вопли, долетавшие до судна от их подножия, говорили о том, что драка будет жестокой.

— Что это? — робко спросил у казака Юшина матрос 2-й статьи Митюхин. — Кто так кричит? Мужики, что ли, перепились?

Юшин, который до этого был уже неоднократно спрошен матросами на самые различные темы и никому из них не ответил, на сей раз шевельнулся, скосил один глаз на оробевшего Митюхина и улыбнулся.

— Сивучи[101],— прогудел он таким низким голосом, какого Невельской не слыхивал и у лучших церковных басов.

— Племя такое? А чего орут?

— Сам ты племя, — густо усмехнулся казак. — Зверь это. В море живет.

— А зачем кричит?

— Не знаю. Жизнь, видать, у него такая. Скучно ему.

Юшин снизошел до разговора с матросом, наверное, по очевидной молодости и неопытности последнего, а также по общей его безобидности. Впрочем, скосившись разок, гигант стал коситься и дальше. Он старался не показать своего интереса, но мало-помалу оглядел всю палубу. Матросы, занятые на обычных для каботажного плавания работах, ненадолго удержали его внимание, а вот к «мастеровым» господина Семенова, готовившим амуницию для предстоящего дела, он вернулся своим настороженным взглядом не один раз. Клинки необычной формы, диковинные индейские топоры, многоствольные пистолеты — все это было вынуто из тайных закромов, разложено посреди палубы на парусину и подвергнуто строгой проверке.

Некоторое время казак держался на расстоянии, однако, завороженный ловкостью и даже любовью, с какими обращались «мастеровые» со своим затейливым снаряжением, он в конце концов перестал чиниться и оставил добровольный пост у борта. Подойдя к раскинутой на палубе парусине, Юшин присел рядом с нею на корточки. Ни один из «мастеровых» не поднял на него взгляда. Руки их сноровисто исполняли нужную работу, лица были ясны и сосредоточены. Они напоминали крестьян, которые готовятся к жатве или покосу. Все у них спорилось, ладно прилегало одно к другому, находило верное место, и по всему этому чувствовалось, что процедура известна «мастеровым» давно и до мелочей.

Матрос Митюхин, приободренный нежданной отзывчивостью казака, последовал за ним. До этого он бы не решился приблизиться к «мастеровым», но теперь подходил уже как бы с ним вместе, и оттого было можно. В его голове он и огромный казак из Петропавловска стали заодно. Опустившись на корточки рядом с Юшиным и постаравшись при этом повторить его позу, щуплый матрос минуту-другую следил за действиями «мастеровых», а потом вдруг решил их похвалить.

— Молодцы ребята, — сказал он тоном человека, понимающего толк и в оружии, и во всем, что касается его применения.

Он даже слегка скривил губу, потому что ему вдруг показалось это внушительным и серьезным.

Однако ни казак, ни «мастеровые» ему не ответили. Каждый продолжал заниматься своим делом, не взглянув на него и краем глаза.

Матрос еще покивал немного, безмолвно подтверждая высказанную сентенцию, затем стушевался и больше уж голоса не подавал.

Тем временем Юшин внимательно изучил весь внушительный арсенал, после чего выпрямился и, так не сказав ни слова, вернулся к борту. Осиротевший Митюхин хотел было двинуться за ним, поскольку чувствовал себя уже как бы обязанным к тому, но на его счастье мимо пробегал боцман Иванов.

— А ты чего здесь? — напустился он на матроса. — Ну-ка пошел на бак! Живо! На якорь встаем скоро.

И Митюхин, довольный, что в его жизнь вернулся понятный ему простой смысл, вприпрыжку помчался туда, куда указала надежная боцманская длань.

Всесильный матросский бог ничуть не ошибался относительно скорой постановки на якорь. Котельное озеро было где-то рядом, и на палубе ждали только знака от Юшина, чтобы убирать паруса. Простояв неподвижно у борта еще около четверти часа, он этот знак наконец подал. На реях снова закипела работа, на баке ожила якорная команда. Невельской спустился в каюту за черкесским пистолетом, который подарил ему перед самым отходом судна из Кронштадта Николай Николаевич Муравьев, и через минуту был готов к высадке.

— Геннадий Иванович, — подошел к нему старший офицер. — Позволь мне с ними на берег поехать. Стоит ли тебе рисковать? Впереди гораздо важнее дела.