Роза ветров

Он передал свой бинокль штурману и отошел к носовой мачте. Усталость, накопившаяся за сутки без сна, едва не валила его с ног, и он не хотел, чтобы Халезов это заметил. Опершись онемевшей спиной на мачту, Невельской вынул из кармана медальон, раскрыл его и впервые посмотрел не на образ Богородицы, а на Розу ветров, изображенную под компасом на внутренней стороне крышки. Лучи, определяющие стороны света, традиционно были равной длины, хотя назначение их состояло в том, чтобы указывать на преобладающий ветер — тот, что господствует в данном месте, устанавливает его характер, его судьбу.

Невельской смотрел на медальон и думал о своей собственной Розе ветров, о том, что у каждого человека — свой луч, своя судьба, свой преобладающий ветер. Он вспоминал матушку, дядю Петра Тимофеевича, адмирала Литке, великого князя Константина Николаевича, графа Перовского, генерала Муравьева и даже литератора Тютчева, и все они, такие несхожие между собой, вливались друг в друга и составляли вместе его луч — луч капитан-лейтенанта 10 флотского экипажа Геннадия Невельского, стоявшего сейчас под сахалинским небом на палубе своего транспорта перед лицом огромных событий, на которые твердо и неотвратимо указал этот луч господствующего в его судьбе ветра.

3 глава

Всю следующую ночь команда отдыхала. Причина заключалась не столько в усталости людей, сколько в отсутствии ветра. Буквально источавший из себя электричество командир «Байкала» готов был не спать и следующие сутки, но у природы на все свои правила. Экипажу требовалось перевести дух — и наступил штиль. Впрочем, становой якорь Невельской упрямо велел не бросать. Ночь простояли на верпе. На его поднятие в случае ветра необходимо было меньше времени и усилий.

— А давайте назовем эти отмели шхерами Благополучия, — говорил командир вызванному в его каюту посреди ночи штурману Халезову. — Вот эти низменные кошки, против которых стоим.

— Как скажете, Геннадий Иванович, — сонно отвечал тот, недоумевая про себя, отчего это не могло подождать до завтра.

— Ведь ежели бы мы целиком положились на карту Крузенштерна, то непременно бы на них налетели. Но все окончилось благополучно. А? Как вам такое название?

— Хорошее, — кивал Александр Антонович. — Как и любое другое, каким можно было огорошить меня утром за завтраком.

Однако Невельской не желал замечать скепсиса своего штурмана. Его обуревали такая радость и такая энергия, словно он уже нашел и судоходный фарватер в устье Амура, и само устье, и даже проход между Сахалином и матерым берегом, доказав, что эта земля — остров.

— Вы, пожалуй, спросите, почему я как будто рад ошибке Крузенштерна? А ведь я и в самом деле рад!

— Почему? — послушно задавал вопрос Халезов, не скрывая широкой зевоты. — Вот интересно.

— Да потому, дорогой Александр Антонович, что раз уж Крузенштерн ошибся в одном, то с какой бы стати ему не ошибиться и в остальных своих заключениях?

— Действительно, — соглашался штурман, хотя спросонья не совсем понимал, о чем идет речь.

— Ложитесь-ка лучше спать, — махал рукой командир «Байкала». — Да не забудьте утром шхеры Благополучия нанести на карту.

— Всенепременно, — со вздохом облегчения поворачивался к выходу из каюты Халезов. — Ложились бы и вы, Геннадий Иванович. Утром наверняка ветер поймаем. Не отдохнете совсем.

Но и после ухода штурмана Невельской не сразу умел заснуть. Перед глазами его мелькали то лица матросов, то паруса, то чьи-то ноги, то скачущая по волнам шлюпка, а завершал этот парад широкий и гостеприимный вход в устье Амура, на счет коего, скорее всего, тоже ошибся Крузенштерн.

С восходом солнца 13 июня с берега подул тихий западный ветер. Не слишком выспавшаяся команда была в считанные минуты поднята, и все меры к скорейшему продолжению работ по производству описи приняты незамедлительно. Отход байдарки и шлюпки от борта транспорта, правда, задержался по причине самого неожиданного свойства. Когда матросы расселись уже по веслам, а мичман Гейсмар собрался отдать им приказ грести, из-под носовой банки с негромким мяуканьем вышел судовой кот Марсик.

Почему он оказался в шлюпке — залез ли он туда в утренней суматохе или проводил в ней ночь, — осталось невыясненным. Более того, с учетом его кондиций трудно было представить этого инвалида ловко скачущим через высокие борта шлюпок. Так или иначе, но отход пришлось отложить. Марсовый Шестаков, известный своей ловкостью на вантах, забрался с котом на плечах по канату на палубу и вернул животное в законное его пристанище.

Тем временем матрос Митюхин, сидевший в шлюпке рядом с казаком Юшиным, решил с толком использовать эти несколько свободных минут. Вытащив из-за пазухи большую бесцветную тряпку, он взялся приспосабливать ее себе на голову.

Невыспавшиеся матросы, привыкшие за свою долгую морскую жизнь к самым разнообразным видам, никак не показали своего удивления. Один лишь унтер-офицер Лысаков сделал задумчивое лицо и высказался в общем направлении:

— Портянки на ноги наматывают, деревня. На голове их не надо.