Роза ветров

Ожидая в просторной комнате свою племянницу, Владимир Николаевич время от времени косился на сидевшую у окна взрослую девушку, практически женщину, одетую тем не менее в платье воспитанницы института. Молодая эта особа сидела напротив маленькой и какой-то очень потертой старушки, явившейся, судя по мизансцене, к ней на свидание и болтавшей без умолку своим потертым старушечьим голосом, однако то, что происходило между ними, не было ни в какой степени разговором. Девушка не то что даже не слушала свою собеседницу — она как будто не знала о ее присутствии, и оттого все производимые старушкою звуки легко могли быть заменены никчемным поскрипыванием пола, или отдаленным щебетом птицы, усевшейся на дерево за окном, либо расстроенным шепотом двух других воспитанниц, горько жаловавшихся в дальнем углу комнаты своим родителям на отмену приема в Смольном и на то, что они слишком рассчитывали повидать своими глазами великого князя.

Владимир Николаевич не знал и, разумеется, не мог знать историю Лены Денисьевой, которая после нападения на нее Даши Тютчевой небольшое время жила на квартире у тетки, но вот уже неделю как была восстановлена в правах на свою неудобную узкую кровать в институтском дортуаре. Все эти несколько дней, и почти каждый из них на свидание с ней приходили довольно странные люди, и по ее поведению можно было решить, что ни с одним из них она не была знакома. Люди эти оказывались то подслеповатым чиновником, то вдовствующей барыней из Калязина, то непонятной старушкой, как сейчас, и все они в конце ненужного разговора непременно передавали ей сверток с гостинцами, где среди прочего прятался и листок бумаги с обязательным стихотворением и затейливым вензелем «Ф.Т.» в самом низу.

Когда в приемную для посетителей вошла Катя, из-за спины у нее выглянула милейшая Анна Дмитриевна. Старшая инспектриса не стала проходить дальше, а только смотрела на свою племянницу, стоя на пороге распахнутой двери. Денисьева поднялась на ноги и направилась к выходу из комнаты. На продолжавшую говорить у нее за спиной старушку она еще менее обращала внимания, чем до этого. Та протянула ей вслед сверток, но он так и остался висеть в ее вытянутой и слегка подрагивающей от старости руке. Проходя мимо Денисьевой по центру приемной комнаты, Катя не удержалась и заглянула ей в глаза. В ответ на нее посмотрели два равнодушных и, очевидно, давно все решивших камня.

Развлеченный непривычными для него картинами институтской жизни Владимир Николаевич как будто даже запамятовал, чего ради он явился сюда, однако, завидев племянницу, приободрился. Встал ей навстречу, неловкой рукой вынул большой красный крест на широкой ленте, который до сего момента, сам не замечая того, поглаживал двумя пальцами у себя в кармане, затем слегка запутался в ленте и, наконец, надел орден себе на шею.

— Вот, — сказал он остановившейся напротив него Кате. — Святой Владимир… И сразу третьей степени.

Владимиру Николаевичу Зарину к этому времени исполнилось уже сорок четыре. Три года назад его стремительная, много и ярко обещавшая карьера внезапно остановилась, и по получении пенсионного звания полковника он был спешно отправлен в отставку — что называется, «по болезни». Какая неизлечимая хворь могла распорядиться судьбой энергичного офицера со столь неожиданной и, как тогда виделось, необратимой силой — оставалось только догадываться, но теперь, судя по его лицу, дело пошло на поправку. Хотя орден он все же принес в кармане. То ли сам еще не до конца поверил, то ли боялся сглазить.

— И намекнули, что это еще не все, — выдохнул он, протягивая руки, чтобы обнять племянницу.

— Другой орден дадут? — спросила его твердое, как камень, плечо накрепко прижатая к этому плечу Катя.

— Выше бери! — прогудел у нее над головой растроганный голос. — Выше! У нас теперь вообще все наладится.

Он отодвинул от себя Катю, отпустил ее и, ничуть не таясь, вытер ладонью уголки своих глаз.

— А департамент этот почтовый пусть горит синим пламенем! И, главное, что отсюда тебя заберем! — Резким взмахом руки он обвел всю приемную, едва при этом не сбив на пол старушку, направлявшуюся к выходу.

— О, простите! Простите! — закричал Владимир Николаевич, от испуга чуть приседая на толстых и чрезвычайно крепких ногах и собираясь, по-видимому, обнять в своем порыве отшатнувшуюся от него посетительницу, однако на лице его было написано столько брезгливого снисхождения, словно он находился в какой-то презренной богадельне, а сам уже состоял в должности как минимум командира армейского корпуса.

— Потомственное дворянство Святой Владимир дает, — бормотал он, увлекая Катю прочь от обомлевшей старушки. — Любой степени! А у других орденов для этого только первую степень схватить надо!

Совершенно счастливый Владимир Николаевич засмеялся и даже слегка хрюкнул, показывая рукой, как именно он бы схватил другой орден первой степени.

— Но разве вам нужно потомственное дворянство? — удивилась Катя. — Оно ведь у вас и без того есть.