Роза ветров (СИ)

-На этом, - подтвердил Федор, аккуратно садясь – все равно тут было больше не на что – на край его кровати. Он нашел и сам сжал чужую руку в своей, единственно желая убедиться, что человек с ним рядом – живой и настоящий, а не придуман самим Федором. Бонапарт лишь слабо дрогнул пальцами в ответ, и по его лицу пробежала темная тень. К Федору стали закрадываться весьма неприятные подозрения. Он вспомнил Тома, его красный костюм, его машинки, его рассуждения и его глаза, он вспомнил «тот коридор» и подумал, на миг отбрасывая всяческую лирику: что могло заставить такого человека сохранить жизнь своим бывшим гардам?..

Вероятно, тот же вопрос задавали себе и сами выжившие.

Федор украдкой покосился на Асю, но она хлопотала над Жуковым и была полностью поглощена этим занятием. Краем глаза (общаясь с братцами, он наработал навык замечать то, что происходит в диаметрально разных углах – это было не просто полезно, это было жизненно необходимо) Федор заметил, что Наполеон тоже повернул голову в ту сторону и теперь улыбается краем рта.

-Хорошо им, – произнес он едва слышно. Федор ощутил, как вдоль позвоночника у него бегут мурашки. В голосе рыжего «императора» не было зависти, в нем и грусти-то толком не было. Он был рад за брата, но в его голосе где-то на дне плескалось ядовитое, разъедающее собственную душу «чем я хуже». Федор снова сжал его жесткую мозолистую ладонь, и снова пальцы в ответ – всегда такие цепкие и проворные – лишь дрогнули.

-Что он с вами сделал? – не выдержал Федор, понизив голос совсем до шепота. Наполеон не мог пожать плечами в ответ и изобразил на лице некую степень неопределенности.

-Он… В общем, он убил нас, - вздохнул «император Франции». – Фактически убил. Я не буду углубляться в ненужные подобности, просто… Ты же видел, чем мы зарабатываем. И теперь, боюсь, даже это нам не доступно, – он попытался сделать некий жест кистью, однако рука мало его слушалась – двигалась, будто не его вовсе, как у куклы с обрезанными нитками.

-Наш капитал – наше тело, пока оно в хорошей форме.

-Так, и теперь этой… хорошей формы… у тела больше нет?.. – Федор попытался вообразить сказанное. Попытался представить себе - вот пройдет какой-то год-два, и воспоминания об этих двух танках изгладятся, затрутся под наслоениями новых, он сам станет думать, что друзей лучше бы поберечь, что им может быть тяжело… А что они сами об этом будут думать? Наверное, быть бессильным – для обоих – тяжелее во сто крат, нежели боль и последующая смерть…

В ответ на его вопрос собеседник стиснул зубы так, что проступили желваки, и медленно, кажется, сосредотачивая всю волю, заставил руку согнуться в локте, а уж оказавшись в этом положении – сжать пальцы. Кулака не получилось – пальцы дрожали, под кожей проступили вены, но старание было тщетным.

-Пока – нет, - процедил рыжий. – Пока…

Федор с облегчением вздохнул. Быть может, то, что он сейчас слышал, и было лишь пустым обещанием, однако сам настрой пациента был куда как важнее. А с характером братцев было вполне возможно ожидать, что они не только встанут на ноги - они бы и отрастили новые, если бы пришлось распрощаться с текущими…

*******

Разумеется, домой он так и не отправился. Продремал в палате до утра, а потом Ася что-то наплела уборщице, совершенно заморочив той голову, и, в конце концов, удалось прикинуться рядовым посетителем.

Ася принесла пациентам завтрак и нарочито-назидательно заявила, что она тут за доктора. И потому со всей ответственностью заявляет, что больным необходим покой и такой опасный предмет, как ложку, в руки им она не даст. Федор в который раз про себя отметил, что Ася наблюдательна, как целый отряд криминалистов в том, где дело касается человеческой души. Наверняка она поняла то же, что вчера смекнул и он сам, и вот теперь не позволяла пациентам обнаружить свою слабость перед кем-либо.

Когда завтрак был уже завершен (а, как выяснилось, не так-то просто было накормить Наполеона, сопровождающего каждую ложку каши сетованиями на то, что здесь совершенно не умеют готовить – в отличие от его величества) и посуда убрана, Жуков внезапно перекатил голову по подушке и осведомился:

-И что теперь?

Его названый брат не ответил, но от Георгия было не так-то просто отделаться.

-Я к тебе обращаюсь, братец. Что теперь? Это была твоя идея, и она провалилась с треском. Мы в проигрыше. Что теперь?

Рыжий продолжал молча кусать губы. Глядя на его напряженное лицо, Жуков смягчился.

-Это только в книжках девы влюбляются в спасших их идиотов, - произнес он сочувственно, - а в жизни все не так. Даже если бы у тебя все получилось - это бы не означало, что Мадам падет тебе на грудь, рыдая от счастья.

-Меня вряд ли можно назвать спасшим, - возразил Бонапарт со своей койки.

-То есть, - донеслось от двери, - против второй характеристики возражений нет?