Роза ветров (СИ)

В квартире витал запах еды. Федор прищурился на Жука, соображая, что в нем изменилось, и осознал, что тот затянул жесткие смоляные волосы в куцый хвостик. Вероятно, чем-то был занят, и они мешали. Отговорить эту команду от идеи непременно сделать для своего спасителя что-то хорошее так и не удалось – о чем свидетельствовал работающий лифт.

-Выкладывай, - буркнул Жук, сложив руки на груди. – Только коротко, а не так, как у тебя это обычно. Что под этой дверью делали менты?

-Подбросили меня до места обитания, - сознался рыжий без зазрения совести.

-Это поведение, знаешь ли, не свойственно нашим ребятам в погонах.

-Ты же сам просил коротко.

-Так, - вмешался Федор. – А ну не ругайтесь. Ты, – он ткнул пальцем в Бонапарта, - мой руки, а ты, – он перевел указующий перст на его брата, - пока разогрей обед. А я пойду и кое-куда позвоню.

Раздав всем ценные указания и уже не сомневаясь, что те будут исполнены, Федор заскочил в спальню, порылся в телефонной книжке, отыскал то, что было нужно, и набрал номер. Трубку долго не поднимали – так долго, что – он слышал – его гости уже успели заждаться его на кухне и снова начали шепотом препираться. Федор все подозревал, что когда-нибудь застанет, как они дружески подерутся. Стоило им прийти в себя, и от взаимного квохтания не осталось и тени – оба так и норовили выщерить друг на друга зубы, но все как-то беззлобно, будто репетируя театральные роли.

Наконец, Федору ответили.

-Да-а? – сонно протянула трубка.

-Я тебя разбудил?

-Ага-а…

-Тогда поскорее просыпайся, и беги ко мне со всех ног.

-Что-то случилось?

-Ну… Случилось вчера, - честно сознался Федор. – Даже позавчера. Но я перенервничал и не сразу сообразил, что можно обратиться к тебе. Поэтому я тебя очень прошу: хватай свою рабочую торбу и беги ко мне!

-Да что стряслось-то?

-Несколько пулевых навылет и еще кое-какая мелочь.

Трубка пискнула и отключилась. Федор опустил ее на рычаг, досадуя сам на себя, что не додумался этого сделать ранее. Возможно, дело обошлось бы меньшими потерями.

Он прошел на кухню, где его поджидал горячий обед и самый – он не сомневался – головокружительный рассказ за последнюю неделю. Федор полагал, что порядки в, как это звали братцы, “ментовке” он знает, как и всякий обыватель, кому не повезло родиться в этой стране. И кино смотрел, и газеты читал, и много всякого прочего добра перелопатил. Не то чтобы специально интересовался, но поневоле приходилось наслушаться. В управлении ему все же бывать не доводилось, однако что-то подсказывало, что сомнения Жука вполне обоснованы. Сложно вообразить себе, как сначала в отделение является какой-то ободранный самозванец, а потом вдруг его подвозят до дому с шутками и прибаутками…

-Я весь внимание, - напомнил тем часом Жук.

-А я весь ем, - отозвался Бонапарт. Понемногу Федор начинал понимать, за что его так назвали. Когда его близким не угрожала опасность, уровень нахальства у этого человека зашкаливал за все мыслимые и немыслимые пределы.

-Вот сейчас, - обратился Жук уже к Федору, - я ему сделаю замечание, чтобы не грубил. А он ответит, что когда, мол, я ем, то глух и нем. Я скажу, что он ведь все равно разговаривает, а значит, мог бы и рассказывать. А он ответит, что это он из уважения к присутствующим и что если есть у меня хоть капля совести, человечности и чего-то такого еще, светлого и возвышенного, чего во мне отродясь не ночевало, то я оставлю попытки убить его, заставив подавиться собственноручно сваренным супом…

-Жора, не кипятись.

-Ненавижу это имя…

-Жора, брось.

-Я сказал, что я ненавижу это имя, или ты плохо расслышал?

-Так когда я ем, я глух. Сто раз уж тебе говорил…

Жук замахнулся и отвесил рыжему смачного леща, который, впрочем, на подлете был куда слабее, чем при замахе. Тем не менее, Наполеон, будто того и дожидаясь, закатил глаза и картинно уронился брату на плечо.

-Погиб поэт, невольник чести… - продекламировал он, глядя в потолок томным взглядом.

-А дальше? – ехидно оскалился Жук.

-А дальше я не помню, - уже нормальным голосом откликнулся Бонапарт, снова садясь ровно и берясь за ложку.

-Вот и не выпендривайся.

-Жора, отстань.

-Это он измывается, - опять сделал лирическое отступление для Федора Жук.

-А ты правда Жора?

-Я Георгий. Георгий Жуков. Жорой я бы согласился быть разве что для какой-нибудь милой барышни. В число каковых ты, рыжее недоразумение, совершенно точно не входишь! – он ткнул брата под ребра пальцем, но тот был наготове и вовремя отстранился, так что тычок вышел едва ощутимым.

-На самом деле ему нравится, - беспардонно наябедничал он, собирая со стола опустевшую посуду со сноровкой официанта. – Просто вид неприступный делает, а внутри он сплошное пузико ежика…

-Боюсь даже и думать, чье пузико тогда ты, - съязвил его брат. – Учитывая наше родство…

-Так, я не понял: мы ежиную Санта-Барбару будем обсуждать или мои подвиги?

-А ты уже совершил подвиги? И много за сегодня?