Роза ветров (СИ)

-Это не имя. В нашей среде принято то ли самому брать псевдонимы, то ли получать прозвища от коллег. И Кесарем он стал после первой оперы, что прошла под его патронированием в Ла Контене. Это театр такой - разумеется, не Ла Скала, но весьма, весьма впечатляющий. На премьере ведущий баритон вел строку, со словами «и им великодушный кесарь-император возвращает их презренную жизнь» - и делал все время жест в сторону ложи мецената – намекал, должно быть, что оперу смогли дать только благодаря кое-чьей помощи…

-О.

-Ну да. А потом, лет двенадцать назад, что ли, он встретил Мадам. Потерял голову, сделал предложение, их свадьба наделала много шуму…

Федор кивнул. Уж это-то он мог понять. Эдакий мезальянс… Небось, Кесарева родня с ума сходила, ночей не спала.

-Они прекрасно сотрудничали, у Кесаря были знания о том, как вести дела снаружи, а у его Мадам – как все обстоит внутри. Идиллия закончилась года два назад: во время переговоров о гастролях в нашей стране Кесарь скоропостижно скончался.

-А что с ним приключилось?

-Аневризма, кажется. Он никому не говорил, да и сам старался не думать. Газеты потом раструбили, конечно.

-А Мадам?

-Кесарь хотел, чтобы его детище выступало на этой земле. Мадам чтит его волю. Ежегодное турне памяти покойного, и все такое. Ну, вы понимаете…

Они кивнули. Они и правда понимали.

-Жалко парня, - подытожил Жуков. – Деловой был, небось.

Ася вскинула на него прозрачные небесно-голубые глаза сиротки Марыси, и этот халк, богатырь каких поискать, человек-гора – дрогнул.

-Я боюсь идти назад вечером! – окончательно добила его Ася, и Жуков кивнул. Было ясно, что одну он ее никуда не отпустит. Федор посмотрел на Бонапарта, но тот так и продолжал задумчиво разглядывать ковер под ногами.

-Двенадцать лет, - протянул он. – Ты представляешь, Жук, целых двенадцать лет… Кто-то кого-то любит. Я бы…

Он тряхнул головой и оборвал себя. Федору вдруг вспомнилось, как начиналось их знакомство. Какое неверие, изумление вызывало у рыжего все, что делал хозяин дома. Предложение спать не на полу. Еда. Обезболивающее. Вероятно, «шеф» держал их в уж совсем черном теле, раз такие простые вещи обоим в диковинку. Да и потом – оба братца люди не робкого десятка… Наверное, самое страшное в том, что это зверство было добровольным. Они сами согласились принимать участие в этом жестоком балагане, только бы платили. И сами не заметили, как привыкли считать себя кем-то, кому положено спать у двери, в лучшем случае – на коврике…

А потом он еще вспомнил, что братья говорили ему о книгах. И понял, что на концерт они пойдут все вместе.

***********

Компания их выглядела презабавно: невысокий невзрачный он, Федор, маленькая феечка-Ася, здоровяк Жуков, хромающий между ними, и его рыжий братец. Наверное, неправильным было отправляться на культурное мероприятие в потрепанной военной униформе, но ничего другого в наличии все равно не имелось. Впрочем, как вскоре выяснилось, туда в чем только не шли. Театр, как с неудовольствием отметил Федор про себя, перестал быть выходом в свет. Его работники радовались зрителям как таковым, и уже было не до подробностей, как те выглядят… Лишь бы пришли.

Хватало и билетов – оказалось, хитрая Ася еще на неделе собирала «команду», однако к концу семидневки из всех желающих оставалась она одна. Обидно было, что совсем немного людей интересуются искусством, однако Ася заверила, что тут дело еще и в том, что исполнителей в их широтах худо знают.

А еще Федор исподволь поглядывал на своих новых знакомых. Они приглядывались и прислушивались ко всему вокруг, словно дикие звери. Старались запомнить, вобрать в себя, оставить в себе какую-то часть всего происходящего. Он подумал, что Асю им сам бог послал – он бы, наверное, до театра не додумался.

Внутри зала было немного сумрачно – светильники висели высоко, и казалось, что самый яркий свет под потолком, а до зрителей внизу он доходит уже «на излете». На сцене не было ни души – только колыхался белый задник, собранный «волнами», да красовалось на видном месте фортепиано, отблескивая лаковыми черными боками.