Розалина снимает сливки

– Он из шоу, – объяснила Корделия, появляясь на лестнице. – Судя по всему, Ален теперь не у дел.

Сент-Джон Палмер с сожалением покачал головой.

– Жаль. Казался хорошим человеком. Что на этот раз пошло не так?

– Я не хочу об этом говорить, – сказала ему Розалина так твердо, как могла.

– Говорить о чем? – спросила Амели очень громко. – Кто такой Ален?

– Ален был маминым другом. Но больше он ей не друг.

– Почему?

– Он оказался не очень хорошим человеком.

Амели на секунду об этом задумалась.

– А почему?

О господи.

– Он притворялся… хорошим, чтобы понравиться маме. Но оказался самым настоящим эгоистом.

У Амели по-прежнему было вопросительное лицо, но Корделия перебила Розалину.

– Мне он не показался эгоистичным. Он вдохновлял тебя на очень благоприятные изменения в жизни.

– Да. – Сент-Джон Палмер, как всегда, решил действовать в соответствии со своим извечным убеждением, что миру очень нужно его мнение. – Твоя мать сказала, что ты хочешь вернуться в университет. Я изучил этот вопрос, и курс второго уровня Открытого университета – лучшее место для начала. Я поговорю с Эдвардом – он работает на них с момента последнего экономического спада.

Как быстро они взялись за старое.

– Папа, не надо говорить с Эдвардом. Никому не надо.

– Розалина. – Корделия холодно посмотрела на нее. – Надеюсь, ты не собираешься отказаться от своих карьерных планов только потому, что у тебя не сложилось с мужчиной.

– Это были не карьерные планы, – пыталась настаивать Розалина. – Это были просто мысли.

– Мама… – В разговор теперь встряла Амели. Было неприятное ощущение, что ситуация обостряется. – Ты не говорила, что хочешь вернуться в университет. Почему ты не сказала, что собираешься вернуться в университет?

Родители не часто были на стороне Розалины, но если и было что-то, что Корделия и Сент-Джон спешили защитить, так это ее право сделать то, чего они хотели от нее уже десять лет.

– Тебе это пойдет на пользу, – сказал Сент-Джон.

– Мама будет какое-то время занята, – продолжала Корделия, – но после этого она найдет работу гораздо лучше прежней, и у вас будет дом куда лучше…

– А можно мне будет завести собаку? – спросила Амели. – Или шипящего таракана?

Теоретически сейчас было самое время поставить точку, но это было трудно, поскольку Палмеры так часто шли наперекор Розалине.

– Мы не будем переезжать в новый дом.

– Тогда почему ты возвращаешься в университет? – Амели начала теряться, а растерянная Амели была в двух шагах от плачущей Амели. – Раз ты возвращаешься в университет, то мне надо собаку, или таракана, или дом.

Гарри, который возился с отвалившимся куском рельса в изумительном монорельсе Амели, поднял голову.

– По мне, так твоя мама пока не решила.

– Пока не решила.

Это сказали оба Палмера хором.

– И я думаю, она как раз таки это уже сделала.

Это была Корделия.

Все. Последняя капля.

– Да неужели, – огрызнулась Розалина. – Я так рада, что ты рассказываешь другим, что и когда я решила, потому что сама я явно не способна это сделать.

– Ну, честно говоря, дорогая, – Корделия сцепила руки, как будто сообщала болезненные новости, а не просто вела себя отвратительно, – ты всегда была немножко нерешительной.

– Я не нерешительная, мама, я бисексуальная. Есть разница.

Это было ошибкой, потому что если в чем Палмеры и преуспели… Ну, если они в чем-то и преуспели, так это в карьере в медицине, достаточно прибыльной, чтобы оплачивать большие дома в центре Лондона и частное образование своей дочери. Но среди многого другого, в чем они преуспели, было правдоподобное отрицание.

– Это ты говоришь о своем образе жизни. Я просто указываю на то, что мы с твоим отцом познакомились с двумя твоими джентльменами впервые за столько месяцев…

– Мы просто приятели, – откликнулся Гарри в обреченной на провал попытке внести ясность.

За свое беспокойство он получил лишь фемтосекунду внимания Корделии.

– С тобой никто не разговаривает, дорогой Гарольд.

– Я не Гарольд, а Гарри. И я ниче не хочу сказать, но мне кажется, что вы сейчас грубите.

– То, что ты «ниче не хочешь сказать», само собой разумеется. – Сент-Джон Палмер перевел взгляд с Гарри на Розалину. – Ты в самом деле позволишь этому мужчине в таком тоне разговаривать с твоей матерью?

Да что это за гребаный вопрос, еще и адресованный ей?

– Извиняюсь, миссис Палмер. – Гарри поднял руки, как будто на него наставили пистолет. – Извиняюсь.

– Тут уже ничего не исправить.

Так, вот теперь хватит.

– Мама, перестань… перестань быть такой снисходительной. Гарри, тебе не за что извиняться, ты прав. Они ведут себя грубо. Они не просто грубят, они… – Это был не тот разговор, который она хотела вести в присутствии своей дочери. – Отведи Амели в фургон, пожалуйста.

При звуке своего имени Амели ожила, как рыбка в пабе.

– Я не хочу в фургон, я хочу доделать трассу для шариков.

– Дай девочке закончить трассу, Розалина. – У Сент-Джона Палмера был тот же властный тон, который он использовал всегда, когда Розалина не соглашалась с ним, сколько она себя помнила. – Это обучающая игра.

Это… была ситуация, в которой было необходимо глубоко дышать.