Розалина снимает сливки

Без шансов. Розалина направилась по гравию к Дженнифер Халлетт.

– Мне нужно поговорить с дочкой.

Дженнифер Халлет замолчала и сжала в руках немаркированную коричневую чашку.

– Я твоя дочка? Я похожа на твою дочку? Нет? Тогда какого хрена ты беспокоишь меня по этому поводу?

– Вы конфисковали мой телефон, как будто поймали меня за написанием сообщения на монтаже.

– Ты под охрененным эмбарго. Смирись и засунь голову в духовку, благо у нас в них нет недостатка.

Розалина вздохнула. Все пошло по кругу. Как у циркулярной пилы. И ей, наверное, пора перестать прижиматься к ее лезвию лицом.

– Послушай, ей восемь, я мать-одиночка…

– Да, – перебила ее Дженнифер Халлетт, – и тебе двадцать семь. Родилась в Кенсингтоне. А сейчас живешь в каком-то вшивом пригородном городке. Работаешь в магазине и хорошо смотришься в фартуке. Я знаю о тебе все, что нужно знать, солнышко.

О боже. Все это время Розалина переживала, что она скучная, а оказалось, что она красавица. Красавица, которая дошла до шестой недели и о которой все говорили, что она осталась на шоу только потому, что понравилась кому-то из судей. Это не говорило ничего хорошего о ее карьерных перспективах, но, возможно, теперь она сможет извлечь из этого выгоду.

– А как ты думаешь, насколько хорошо я буду выглядеть в фартуке, если всю ночь буду волноваться из-за своего ребенка?

Возникла напряженная пауза.

– Колин, дай этой женщине телефон.

– Но… – возразил Колин, – они ведь под запретом.

– Тогда дай свой, включи громкую связь и будь при ней. И чтобы больше такого не было.

Дверь трейлера захлопнулась прежде, чем кто-то успел сказать что-то еще.

* * *

– Ого, подруга, – сказал Гарри, – ты была словно ураган.

Розалине только что прочли импровизированную лекцию о морской щучьей собачке, которую Амели описала как «сердитую рыбу с грустным лицом и большим ртом, которая защищает свою территорию, раздувая свою голову». И, судя по контексту, это означало, что дочка не получила травму на всю жизнь из-за того, что ей пришлось ждать двадцать минут, чтобы поговорить с мамой.

– Слушай, спасибо, что пошел со мной. Прости, что нагрубила.

– Я все понимаю. Ты же хотела дозвониться до своего ребенка, да?

– Только теперь мне кажется, что я вела себя как невротичка. Потому что подняла огромную шумиху, а у нее все хорошо. Невероятно хорошо.

Колин Тримп бросил на нее измученный взгляд, когда она вернула ему телефон.

Гарри пожал плечами.

– Обещания надо выполнять. Особенно перед детьми. – Он замолчал на мгновение, слегка нахмурившись. Что-то явно происходило в его голове, но она понятия не имела, что именно. – У бывшего моей сестры с этим плохо. Хороший парень. Любит их до безумия. Вот только он сам пацан, понимаешь?

Розалина не сталкивалась с этим лично – никого из ее бывших нельзя было назвать «пацанами», даже мужчин. Тем не менее ей казалось, что она понимает, что он имеет в виду.

– Например, – медленно продолжил Гарри, – скажет, что будет где-то или что-то сделает, и забудет. Не всегда, но бывает. Причем не специально, и он заглаживает вину перед детьми, но заметно, как это на них влияет.

– Не знала, что у тебя есть сестра.

Она не могла понять, почему ее это так удивило, ведь он явно не вышел из скалы, как Митра[4].

– У меня их три, друг.

Вот почему она так мало с ним разговаривала. Дело было не столько в том, что он никогда ничего не говорил, как она сначала думала. Дело было в том, что он все время ждал, что она скажет что-то в ответ, а Розалине было гораздо комфортнее, когда люди услужливо заполняли молчание собой.

– Это… очень много сестер.

– И не говори. Ванная при этом очень чистая, но в нее сложно попасть.

– И одна из них – мать-одиночка, прямо как я?

Подождите. Так вот почему он дал ей свой номер на прошлой неделе? Не для того, чтобы неуклюже подкатить, а потому что она напомнила ему о сестре. Это еще хуже? Или это просто означает, что он… понимает ее?

– Не прямо как ты, Розалина, – сказал он с почти игривым видом. – Начать хотя бы с того, что ее назвали не в честь персонажа пьесы.

Она засмеялась.

– Она могла бы быть в какой-нибудь пьесе. Как ее зовут?

– Сэм. Сокращенно от «Саманта», но она очень не любит, когда ее так называют.

– А остальных?

– Не-е. Их тоже в пьесах нет.

Возможно, было уже поздно интересоваться Гарри и его жизнью, но она начала чувствовать себя неловко из-за того, как тихо и прилично он вел себя с ней последние пару недель и как мало она его замечала и интересовалась им. Из-за его внешности и употребления слова «милая» было гораздо проще думать, что он деревенщина-пикапер. Хотя на самом деле он, возможно, был… не таким? Может быть, вовсе не таким. И что бы это значило для нее, если бы он оказался таким или не таким?

– Какие они?

– Семья есть семья, ведь так? – Он пожал плечами. – Младшая – Хизер. Работает медсестрой. Замужем за врачом, что очень впечатлило мою ба. Эшли, средняя, мама-домохозяйка, и очень хорошая. Старшая, Сэм, переживала трудные времена, но сейчас все хорошо.

– Я единственный ребенок, – призналась Розалина. – Мне кажется, это заметно.