Розалина снимает сливки

– Если, конечно, они не решат, что мы одинаково никудышные, и не выгонят нас всех, сделав шокирующий поворот.

– Или, – Розалина сделала доблестную попытку сохранить позитивный настрой, – решат, что у нас всех есть реальный потенциал и…

– Выгонят Гарри? – закончила Анвита.

– Я хотела сказать, оставят нас всех. Но полагаю, что это тоже вариант.

– Не поймите меня неправильно, он замечательный. Но если он пройдет, – и тут взгляд Анвиты стал слегка сентиментальным, – тогда, когда они будут давать интервью в финале, они с Рики смогут сказать: «Я болею за Анвиту, она великолепная и сексуальная».

– Либо, – весело добавила Джози, – ты можешь потерпеть грандиозную катастрофу и с позором вернуться домой, к бабушке.

Анвита распахнула глаза.

– Ого. Там, откуда ты родом, это называется «из лучших побуждений»?

– У меня трое детей. – Бокал Джози стремительно пустел. – Я все делаю из лучших побуждений.

Нет. Джози была ни при чем, но Розалина… просто не любила ее. Не хотела проводить с ней время. Не хотела думать о том, что вылетит из конкурса, пока милая нормальная Джози со своими милыми нормальными детьми триумфально летит к финалу на крыльях, сотканных из миловидности и нормальности.

Она снова встала.

– Так или иначе, я пришла сюда выпить, и, как и во многих других случаях на этой неделе, у меня ничего не вышло. Я в бар. Кому-нибудь что-нибудь принести?

– Там симпатичный бармен, – добавила Анвита.

– Что угодно, что можно положить в рот… а знаете, забудьте, что я это сказала.

Поскольку заказов на выпивку не последовало, Розалина оставила их одних и как раз собралась заказать запланированный утешительный джин с тоником, когда Гарри – мужчина, которого она отвадила из дома своим непрошеным и неквалифицированным диагнозом касательно психического здоровья, – занял барный стул через пару мест от нее.

– Ладно, друг, – сказал он с заметым дискомфортом, – признаю, что вел себя в тот день как дурак.

Она готовилась к гораздо худшему.

– Нет, все в порядке. Ты оказал мне услугу, и мне не следовало… переходить на личности.

– Но ведь ты желала мне лучшего, так ведь? И мне не стоило с тобою ссориться.

– Давай забудем, хорошо?

– Хорошо. Если ты этого хочешь. Но, – он поковырялся в миске с арахисом, – это не обязательно. Например, ты не должна бояться, что я взбешусь, если ты скажешь что-нибудь кроме «Привет!» или «Как твои рыбные палочки?».

Честно говоря, ее мало волновало подобное в отношении большинства людей. И, наверно, не именно в ключе рыбных палочек. Но она ходила на цыпочках вокруг своих родителей девятнадцать лет, пока не встала на ноги самым кардинальным образом, а такие вещи, видимо, формировали привычку сильнее, чем следовало бы.

– Я не боюсь, – сказала она, сделав для храбрости глоток джина с тоником. – А если и так, то это не из-за тебя. Из-за истории гендерной социализации и подобного.

– Чего?

– Ну, знаешь, мальчиков учат говорить о том, чего они хотят, а девочек – о своих чувствах. А потом, когда вырастаешь, понимаешь, что надо делать и то и другое, и испытываешь от этого шок.

Он на мгновение задумался.

– Кажется, у меня не получается ни то ни другое. В смысле, если я знаю, как что-то должно быть, то могу сказать: «Вот это должно быть так», но если не знаю, я молчу.

– Думаю, в этом и есть разница. Даже если я знаю, как должно быть, всегда в итоге говорю: «А ты не думал о том, что бывает вот так? Но тебе, конечно, лучше знать».

– Значит, – спросил он, – я должен научиться говорить о чувствах? Потому что мои приятели просто охренеют. Я не могу говорить при них: «Ребята, нас опять выбили из Кубка до четвертьфинала. Мне, типа, от этого грустно».

– Ты знаешь, что эмоций больше, чем радость и грусть, и что их можно испытывать не только по поводу футбола?

– Похоже, мы читали разные книги правил, приятель.

– И еще, – сказала Розалина, очень надеясь, что это не нарушает какой-то тайный мужской закон, – прошлым вечером ты разговаривал со мной. Об эмоциях.

Его это не то чтобы шокировало, но он точно покраснел, потер затылок и посмотрел в сторону, что бывало редко.

– Да, но… В смысле, это другое. Ты ведь женщина и вообще, но если подумать, тут и впрямь все сложно.

– Немножко, но это и есть гендерная социализация.

– Ну, – Гарри глубоко вздохнул, – если говорить о том, что вызывает эмоции, то мой паркин сегодня был дерьмом.

– Мой был не лучше. Может, и не дерьмом, но точно откуда-то из области анального отверстия.

– Спасибо, но мне не хочется обсуждать паркин из области моего анального отверстия.

– Сам начал.

– Вот и нет. Это обычное ругательство. А ты сделала его странным.

Она хихикнула.

– Прос… Нет, постой. Я не стану извиняться. Буду бороться за свою гендерную социализацию. Выкуси, сучка.

– Чего? – Гарри бросил на нее поддельно-испуганный взгляд. – Нельзя называть меня сучкой. Это сексизм.

– Это реапроприация.

– Отстань, приятель. Ты хуже, чем моя невестка.

С тех пор как она стала воспринимать Гарри как друга, а не как парня с красивыми руками, она стала внимательнее следить за его семьей.

– Ты никогда не упоминал о брате.