Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования

Профессор Леопольд Францевич Воеводский, российский историк и филолог конца XIX века, был, несомненно, прав, когда доказывал, что характерный для классической древности и средневековья и еще сохраняющийся в качестве пережитка в наше время «принцип неприкосновенности умерших» пришел на смену более древней стадии, связанной с различными формами утилизации трупа и каннибализмом, и переход от одного к другому сравнивал по масштабности с переходом от язычества к христианству222. Но только он не знал, что была еще более древняя стадия, на которой утилизацией мертвых человеческих тел занимались не сами люди, а представители другого, хотя и близкородственного им вида. В этой связи сам переход людей к каннибализму был по-своему революционен, так как знаменовал переворот в отношениях «мы» и «они»: переход от отношения «мы» – это те, кто не «они», к отношению «они» – это те, кто не «мы», и тем самым – к более зрелой, устойчивой форме суггестии. Как мы уже знаем, этот переход был связан с перенесением отношений дивергенции внутрь популяции неоантропов, что существенно сужало пространственные границы, в которых могла действовать суггестия – отношение общности, но какие бы серьезные последствия ни имел данный факт для истории человечества, это была вполне сопоставимая плата за то, что отношение общности в то же время лишалось границ во времени и с этого момента могло распространяться на предков, а стало быть – и на потомков. Появилась предпосылка для развития культа предков и – в перспективе – религии, а также всякая сознательная (а не только имитативная, как прежде) передача опыта от поколения к поколению, прежде всего – мифология. Общество стало жить не только в пространстве, но и во времени, а значит и у индивидуумов появилось ощущение времени.

Эскиз 5. Интонированный звук

Наконец, завершающий подход нашей реконструкции будет связан с появлением отправной точки для формирования звуковых сигналов второй сигнальной системы, т. е. собственно речи – базисного механизма формирования социальных связей. Но для этого нам сперва предстоит прояснить ряд вопросов, касающихся предварительных условий, сделавших это возможным.

К моменту выделения из своей среды Homo sapiens троглодиты уже обладали сравнительно развитым голосовым и связанным с ним нейрофизиологическим аппаратом, а также характерным для человека – в связи с его приспособленностью к речи – слуховым аппаратом. На основании этого некоторые исследователи, как, например, известная нам Светлана Бурлак, приходят к выводу, что речь была присуща уже некоторым троглодитидам. Правда, Бурлак тут же делает оговорку, что, «по-видимому, эта речь еще не была настоящим человеческим языком» из-за неразвитых у предков Homo sapiens лобных долей коры головного мозга:

«Для языка очень важна способность делать выводы из нескольких посылок одновременно, сосредотачивать внимание на главном, отвлекаясь от несущественного (в том числе это касается и чисто звуковых различий), держать в оперативной памяти достаточно много единиц, чтобы мочь обобщить синтаксические правила, определенные на длинных предложениях»223.

Все эти функции локализованы в лобных долях, но если бы дело было только в них, делать вывод о «ненастоящем человеческом языке» по причине их отсутствия было бы неверно, т. к. нам пришлось бы признать «ненастоящим человеческим языком» речь наших детей. Человек, как известно, рождается в таком состоянии, когда морфологическое и функциональное оформление его организма, в том числе центральной нервной системы, еще не завершено, и оно еще довольно долго продолжается в постнатальный период. Так что дело в другом, и мы об этом уже говорили: совершенно непонятно, зачем нужна была речь троглодитам? В префронтальном отделе коры, имеющемся исключительно у человека, осуществляется подчинение моторных функций организма речевой программе, причем не важно – внешней или внутренней. Об этом Светлана Бурлак не знает или умалчивает, но это гораздо более важная способность, чем те, которые она перечислила – без нее наличие речи утрачивает смысл. В самом деле, зачем нужно речевое общение, если оно не предполагает своего продолжения в сфере деятельности? Аргумент развития палеолитических «технологий» мы уже отклонили ранее: это развитие было настолько растянуто во времени, что, скорее, призвано не подтвердить, а опровергнуть наличие речи у троглодитид (см. раздел «Инстинктивный труд»). Таким образом, никаких достаточных предпосылок для развития речи в палеолите мы не находим.