Несомненная заслуга С. Н. Давиденкова – нейропатологическое объяснение природы ритуала, незамеченное современниками и мало известное до сих пор. Но мы не можем принять вывод Давиденкова о рациональности мышления первобытного человека: необходимость и практическая эффективность ритуала не только не дают нам оснований говорить о рациональности архаичного сознания, но даже не подразумевают еще его существования. Только рефлексия ритуала дает первую форму сознания – анимизм. А то, что многие исследователи склонны усматривать в действиях дикарей привычную логику, объясняется объективным существованием законов логики – ее присутствием в самой природе.
Шестое.
Открытие у африканских охотников и собирателей хадза случайных перемещений по принципу «блуждания Леви» как поисковой стратегии может служить дополнительным подкреплением теории инстинктивного труда в начале человеческой истории. Также результаты исследований доместикации растений позволяют утверждать, что этот процесс не был сознательным актом, и таким образом также может служить косвенным свидетельством в пользу теории инстинктивного труда. Анализ текстов Ригведы позволяет выделить в них предмет и средства труда, но самого труда как целенаправленной деятельности в них нет, как нет и сознания человеком самого себя в качестве трудящегося. Таким образом, процесс труда (по Марксу) у ариев Ригведы еще не сложился. Другим косвенным подтверждением теории инстинктивного труда могут послужить результаты исследований детской речи и психики группой Пиаже, которые показывают, что дети до 7–8 лет мало используют информативную функцию речи для регулирования своих коллективных действий. В целом наивно полагать, что первобытные люди, условия развития которых коренным образом отличались от наших, могли обладать психикой аналогичной нашей. Труд в начале человеческой истории мог быть только чем-то противоположным в своей основе труду как целесообразной деятельности. Это не был уже животный инстинктивный труд, поскольку он подчинялся суггестивной прескрипции общности, но это все еще был «животнообразный» (используя выражение Маркса) инстинктивный труд, поскольку процесс труда не находил своего отражения в сознании трудящегося человека. При этом инстинктивный труд не совсем чужд «классическому» труду «Капитала», и следы первого можно отыскать во втором: так, стоимость (в отличие от потребительной стоимости) по Марксу создается «расходованием человеческой рабочей силы в физиологическом смысле», т. е. именно неосознанным, «животнообразным» трудом.Седьмое.
Отношение «мы» («люди») из отклонения отношения «они», а равно и знаковая функция человеческого поведения из компенсаторной, могли возникнуть только как отрицание, причем такое отрицание, которое сняло саму необходимость с одной стороны – в отклонении отношения «они», а с другой – в компенсаторной функции поведения.На примере возможного поведения неоантропов, использующих красную охру с компенсаторной целью (Эскиз 1. «Красная охра»), мы показали, как простая случайная встреча двух одинаково выкрашенных охрой неоантропов могла изменить модальность их отношений, а вместе с ней и функцию окрашивания – с компенсаторной на ритуальную. В представленной модели ритуал – первая форма социального поведения. Аналогичное изменение модальности отношений и смену компенсаторной функции поведения на ритуальную мы показали на примере совместного опьянения неоантропов (Эскиз 2. «Опьянение»). Наличие двух независимых эквивалентных примеров позволило нам констатировать появление знаковой функции.
«Оживление» наскального изображения в танце или пантомиме является его отрицанием и одновременно – переходом от компенсаторной аутостимуляции к ритуалу (знаковой, суггестивной функции). Ключевую роль в этом переходе играет зритель. При том что граница между зрителем и актером стерта и каждый зритель является в то же время актером, именно наличие зрителей ритуального действия продуцирует суггестию – «внушает» поведение актеру (см. Эскиз 3. «Зрители»). На примере реконструкции «Зрители» мы вывели ряд общих закономерностей:
1) ритуал изначально сугубо утилитарен: это снятие эффекта первобытного невроза, во-первых, и навязывание особи социального поведения, во-вторых;
2) успех ритуального действия обеспечивается всеобщим охватом, индивидуальное участие в ритуале осуществляется не ради него самого, а ради всеобщего участия;
3) то, что для каждого неоантропа индивидуально может служить необходимой контринтердиктивной аутостимуляцией, внутри группы, т. е. приобретая характер коллективного всеобщего отношения, имеет тенденцию становиться суггестивной практикой – ритуалом.