Рождение государства. Московская Русь XV–XVI веков

Но в процитированной выше записи 1502 года в посольской книге выражение «земское дело» имело явно другое, светское значение. Образуя единое целое с «делом» великого князя, оно относилось к задаче чрезвычайной важности, поставленной перед сыном Ивана III и сопровождавшими его воеводами.

Можно предположить, что интересующая нас «двуединая формула» родилась в придворной канцелярской среде. Упоминается она и в челобитной Ивана Яганова, тайного осведомителя великого князя при удельном Дмитровском дворе (о нем уже шла речь выше, в главе 5), адресованной юному Ивану IV. Напоминая о своих заслугах, Яганов писал:

И яз, государь, ищучи государева дела и земсково, да з дмитровцы неколько своего животишка истерял.

И я, государь, радея о государевом деле и земском, у дмитровцев часть своего имущества потерял.

Как видим, тайный сыск тоже признавался делом государственной важности — «делом государевым и земским». Примечательно, что соглядатай выражал свою преданность не только великому князю, но и «земле», т. е. стране: «тобе, государь, служу и земле твоей добра хочу».

В первой половине XVI века выражение «дело государево и земское» употреблялось сравнительно редко. Как правило, ратная служба, военные походы именовались тогда «делом великого князя», но в середине XVI века, в период казанских походов 1549–1552 годов, широкое распространение получила именно формула «дело государево и земское». Вот, например, как в разрядной книге[22] излагается принятое в июле 1549 года решение о выступлении Ивана IV в очередной казанский поход: «царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии, положа упование на Бога и на пречистую Богородицу, и на великих чюдотворец, приговорил з бояры, как ему своего дела и земского беречи и делати над Казанью». Торжественность момента была подчеркнута речью, с которой Иван IV и митрополит Макарий перед выступлением в поход обратились к боярам, воеводам и всем служилым людям. В речи говорилось о том, что «царь и великий князь идет на свое дело и на земское х [к. — М. К.] Козани и дела своего и земского беречи, сколько ему милосердый Бог поможет», а от бояр, воевод и рядовых воинов требовалось, чтобы они «государю царю и великому князю и за все православное християнство служили, сколько им Бог поможет, и розни бы <…> меж их однолично никоторые не было». Царская речь заканчивалась призывом «для земского дела» забыть на время похода о личных и родовых счетах и служить там, куда кого пошлют.

Впоследствии все крупные военные кампании 1550–1570-х годов (особенно с личным участием царя) неизменно именовались «делом государевым и земским».

Зародившись, по-видимому, в канцелярской среде, интересующая нас формула к середине XVI века прибрела широкое распространение, став устойчивым словосочетанием (топосом), и в таком качестве проникла в летописание. Так, в памятнике первой половины 1550‐х годов, Летописце начала царства, под 1540 годом говорится о том, что

князь Иван Васильевич Шуйский на митрополита и на бояр учал гнев держати и к великому князю не ездити, ни з бояры советовати о государьских делех и о земских.

князь Иван Васильевич Шуйский разгневался на митрополита и на бояр и перестал ездить к великому князю и с боярами советоваться о государских и земских делах.

Еще выразительнее пассаж, появившийся в более поздней редакции той же летописи под 1538 годом. Осуждая боярские распри в годы малолетства Ивана IV, летописец замечает:

И многие промеж их бяше вражды о корыстех и о племянех их, всяк своим печется, а не государьскым, ни земьскым.

И много между ними было вражды из-за их родни и прибытков; каждый о своем печется, а не о государском и не о земском.

Общегосударственная «польза», выраженная двуединой формулой «государское и земское [дело]» противопоставлена здесь своекорыстным клановым интересам боярских правителей.

Едва ли случайно подъем идеологии общей пользы, «земского дела» пришелся на время созыва первых соборов (1549, 1551 и 1566 годов). По-видимому, перед нами две стороны одного и того же процесса — формирования сферы публичной политики и втягивания в нее десятков и сотен людей разного социального статуса, или «чина», как говорили в Московской Руси.