Едва слышно позванивали чашки и бокалы в миниатюрном баре, вделанном в стену купе – мои провожатые не поскупились и сняли нам целую комнату на колёсах, в которой нашлось место и для откидных коек, и для матерчатых, стоящих вдоль стен диванов, и для длинной, прикрытой темной шторкой полки, на которой томилась подборка из поучительных книг, ждущих своего читателя – долгих и скучных, как и сами путешествия из одного конца страны в другой. Романтики воспевали дорогу, упиваясь самыми обычными и, казалось бы, довольно банальными для любого обывателя вещами – пережив тысячелетия, они все так же радовали путешественников, вверивших себя объятьям упругих диванных подушек, весело подбрасывающих их тела, жестким, стоящим коробом простыням и колючим, волосатым одеялам… И подстаканникам, сжимающих в своих тисках круглые, без единой грани, стаканы. Увидев это чудо, я долго не могла поверить, что все это происходит со мной на самом деле, но судя по тому, как остальные сопровождающие меня пони ловко управлялись с этими непременными атрибутами долгих путешествий по железным дорогам прошлого, вряд ли это было хорошо разыгранной сценкой.
– «Все в порядке, Раг?» – внимательно посмотрела на меня белая кобыла. Стоун "Френа" Стик – как оказалось, хотя Сталлионград и позиционировал себя чуть ли не как отдельное государство, связанное с остальной Эквестрией союзническим договором, на деле он все больше и больше казался мне автономной областью, в которой были широко представлены эквестрийский язык, культура, наука и творчество. Не в силах противостоять «мягкой» экспансии принцессы, город-государство[238]
не изменил своему духу, но смог органично впитать в себя все то, что посчитал полезным, все, что смогло прижиться на его земле, среди населявшего его народа. Одним из примеров этого дуализма стали имена – вместе с обычными для пони двойными именами, в которых одно из слов совсем не обязательно было «фамилией», и в понимании тех же– «Ты точно в порядке, Крылышки?».
– «Эммм… Да-да. Не обращайте внимания, соратник Френа» – потупилась я, ощущая себя крайне неловко под прицелом двух десятков глаз, внимательно разглядывавших меня со всех концов купе – «Просто последствия недавней травмы головы. Говорят, мне еще долго придется учиться «нормально» держать вещи в копытах. Да и глупости иногда говорить начинаю, а еще – забываю то, что помнила очень давно, хотя последние полгода-год помню отлично…».
– «Да, похоже, ты и впрямь меня забыла, раз обращаешься ко мне столь официально» – озабоченно покачала головой кобыла. Увидев ее впервые, я тотчас же вспомнила ту старую, пожелтевшую фотографию, найденную мной на дне мешка, с которым я выплыла из реки. На ней она была немного моложе, но так же, как и сейчас, озабоченно хмурилась, глядя в объектив – «Что ж, я обязательно об этом сообщу нашему врачу. Ну а нас, нас-то ты помнишь?».
– «Только морды, да и то не всех» – сокрушенно развела копытами я, и если бы не мгновенная реакция этой уже не молодой земнопони, непременно обварилась бы горячим киселем – «Ой! Вот, видите? Когда я волнуюсь… В общем, всегда происходит какое-нибудь недоразумение. Нас даже сравнивают с Дэрпи Хувз – она моя подруга, и тоже выделывает всякие смешные и несуразные шутки, и тоже пострадала во время взрыва, поэто…».
– «Ага. Забыть своих старых соратников и наделать новых друзей – как это на тебя похоже, Раг!» – перебив меня, презрительно фыркнул один из валявшихся на кровати пегасов. Черно-белый, высокий, с красивыми, длинными, мохнатыми ногами, он выделялся среди прочих сталлионградских «недопегасов» своей красотой и решительным, хотя и несколько нервозным поведением, изо всех сил демонстрируя задатки лидера всей этой группы – «Как это знакомо! А эта твоя новая, «не совсем нормальная» подруга уже знает, что ты в любой момент предашь ее, как и своих прежних товарищей?».