Усатая дама ткнула пальцем в стену. Он нахмурился, но ничего не сказал. Вошли еще двое, потом еще трое, потом две женщины, потом кто-то толстый и красный, и ему все обрадовались и захлопали. Николай за шумом тихо вышел в темный коридор. Дверь в соседний номер была открыта, и на полу лежала яркая желтая полоса; кто-то осторожно, но тяжело ходил по комнате. Николай подошел поближе, и ему показалось, что он слышит ее голос. В это время дверь вдруг распахнулась, и человек, всклокоченный, плохо побритый, с заспанными кислыми глазами и носом, как у лося (его, верно, так и дразнили в школе), недружелюбно спросил: «Вам что?» — но сейчас же и пригласил: «Пожалуйста, пожалуйста». Отступать было некогда, и Николай прошел в комнату.
— Сюда, сюда, — сказал Лось и открыл еще дверь.
Это была крошечная комната, оклеенная белыми глянцевыми обоями. Нина сидела на низком детском кресле, тоже белом, рядом стояла кровать в сетке, и на руках у нее лежала чудесная пышноволосая девочка. У девочки были горящие щечки и сонные закрывающиеся глаза.
— Вот... — громко начал Лось.
— Тсс!.. — погрозила ему Нина. — Она уже засыпает. — И снова запела: — И пошла, пошла Лисичка-Сестричка, постучала рыжей лапкой и спрашивает: «Теремок-теремок, кто в тереме живет?!»
— Я, Мышка-Норушка, я, Лягушка-Квакушка, я, Зайчик-По-Полю-Поскокиш, — сонно сказала девочка и открыла огромные голубые глаза. — Нина, а как же черта нет, если ты говоришь — он мохнатенький?
— Спи ты, маленькая, — шепотом прикрикнула на нее Нина. — Какой там черт, раз я с тобой? Слушай вот про Лисичку-Сестричку. Вот и отвечают ей... я сейчас, Николай Семенович.
— Да ты не уходи, — вдруг сказала девочка и посмотрела во все глаза, — а то я опять зареву!
— Нет, нет, — заверила ее Нина, — никуда я не пойду! И отвечают ей из теремка...
Николай продолжал еще стоять (Лось провалился сразу же), но она махнула ему рукой, и он вышел.
Лось сидел за столом и пил чай из стакана. Грязный никелированный чайник стоял рядом.
— Чайку? — предложил он.
— Спасибо! — ответил Николай неловко.
— Неудобно все это получается, — вздохнул Лось и как-то виновато и косо улыбнулся. — Садитесь, пожалуйста. Они сейчас. Вот послала за ней. Не хочет засыпать без тети Нины, и только. А там что? Беспокоятся?
Николаю вдруг стало жалко его.
— Нет, я просто проходил по коридору, — сказал он мирно.
— Вы садитесь, пожалуйста, они сию минуту. — Лось вздохнул. — Не может моя девочка прожить без нее и дня. Вот сегодня не видела ее и уж плачет. Всякие там у нее страхи, наслушается на дворе про чертей и скелетов, а потом и боится.
— Да, двор — это уж... — неловко согласился Николай.
— А матери нет! — опять вздохнул Лось. — Оставила нас мама.
— Умерла? — спросил Николай и спохватился.
— Сбежала! — ответил Лось. — То есть как сбежала? Ушла — и всё!
Оба помолчали.
— Насильно мил не будешь, — вдруг очень широко и хорошо улыбнулся Лось. — Ведь правда?
«Уйти!» — подумал Николай и вдруг спросил:
— А вы долго с ней жили?
— Пять лет! — ответил Лось. — Нет, даже больше — пять лет три месяца. — Он помолчал, подумал. — Актриса была. Вот они, — он кивнул в сторону белой комнаты, — с ней в Москве учились.
«Чепуха! — быстро подумал Николай. — Там гости, а мы тут черт знает чем... И хотя бы он уж не улыбался». Тут он увидел, что часть комнаты заставлена женскими безделушками: настольным зеркалом в виде палитры, эмалевой пудреницей, туфелькой для иголок, вешалками-плечиками для платьев, солнечным зонтиком. Это почему-то опять задержало его.
— А девочка не понимает, что мама от нас отказалась! Знаете, детское сознание, — говорил Лось, улыбаясь.
Из комнаты, пятясь, вышла Нина и осторожно и бесшумно прикрыла дверь.
— Спит! — сказала она Лосю. — Вы пока не заходите.
Она подошла к зеркалу и что-то подняла с подзеркальника.
— Я вам так благодарен, — сказал Лось, глядя ей в спину тихими влюбленными глазами.
Она звонко дунула на пуховку, посмотрелась в зеркало и сказала Николаю:
— Идемте! — И Лосю: — Если что понадобится...
— Да, да, да, — закивал головой Лось. — Не знаю, как вас и...
— Так раздевайтесь и спите, — ласково улыбнулась Нина. — Спокойной ночи!
Вышли в коридор. Она быстро пошла вперед, чтобы не разговаривать.
— Ну, Нина, — решительно начал Николай, останавливаясь перед дверью.
— Потом, потом, — сказала она и толкнула дверь.
— Ну, итак, прошу! — возгласила дама с усиками — она стояла над столом, и ей подавали бутылки, тарелки, чашки.
Снова сначала затрещал, а потом запел патефон. Николай посмотрел, подумал и сел рядом с Еленой. Тут на колени ему вспрыгнул кот тигровой масти.
— Ox! — поморщилась Нина с другого конца стола. — Бросьте вы его...
— Блажен иже и скота милует! — улыбнулся Николай и поцеловал кота в нос.
— Ну, положим, Нина их никогда не миловала, — сказала Елена и стала гладить кота. — Не пойму, как она еще этого-то держит. Она столько их в детстве перетопила.
— Нет, правда? — удивилась усатая старуха.
— Правда. Не терплю этих тварей, — ответила Нина серьезно.
— А почему? — спросил Народный.