Николай положил письмо на стол.
— Вам понятно, почему мы и это письмо не передали. Оно вызвало бы только вопросы, на которые мы не могли бы ответить. Вот мы и ждали или вас, или второго письма от Жослена, но оно не пришло. Он погиб.
— Как?
— При переходе через линию фронта. Его схватили — очевидно, было предательство — продержали с месяц и расстреляли. Недавно в «Юманите» было опубликовано его предсмертное письмо.
Начальник отдела снова подошел к столу, поискал что-то и вынул газетную вырезку, обведенную синим карандашом.
— Переведете?
Николай кивнул головой и стал читать.
«Дорогая Жюси — вот и конец! Сейчас, когда все позади, мне разрешили тебе написать. Военный суд неделю тому назад приговорил меня к расстрелу, и сегодня они это выполнят. Как быстро все кончилось: оглянуться не успел — и жизнь прошла, и приходится умирать. Что же сказать напоследок? Тебя мне очень жалко, но стоит ли горевать обо всем остальном?
Я таки сделал карьеру?
Вийон, Казот, Руше, Шенье — я пятый литератор Франции, погибающий на эшафоте. Это ведь чего-то стоит! Мог ли я десять с половиной лет тому назад ожидать такого апофеоза!
Извини за тон, но мне сейчас нужно написать, как я тебя люблю, а ты знаешь, что для меня это всегда самое трудное! Но — люблю. Люблю, люблю, люблю. Так люблю, что даже слезы наворачиваются на глазах, когда пишу. Как мне повезло, что я тебя встретил!
Привет всем моим друзьям. Е. п. в первую очередь — ты его, верно, увидишь не раньше конца войны, а это уж не (замарано типографской краской). Он тебе многое тогда расскажет. А ты скажи ему, что надеюсь на его молитвы, но еще более на его политическую хитрость и политическое благоразумие — и на то, и на другое будет большой спрос после войны.
Целую, целую, целую.
Твой Густав».
Николай тихо положил на стол вырезку, обведенную синим карандашом.
— Так вот чем кончилось его путешествие, — сказал он и задумчиво: — Он был по-настоящему хороший человек.
— Вот поэтому он и умер, — сказал черноволосый.
— И, значит, есть же такие минуты, когда выход из тупика и есть выбор смерти.
Зазвонил один из телефонов. Начальник снял трубку и послушал.
— Да, у меня... Да!.. Насколько я мог понять — да!.. Нет, конкретно еще ничего! Хорошо, идем! — Он положил трубку. — А вы не поддавайтесь этому самому, — сказал он серьезно. — Это я насчет выбора смерти. Я понимаю ваше состояние, но... — Он взял его руку и задержал в своей. — Но просто не стоит — вот мы сейчас вас так загрузим, что затрещите. Сейчас мы с вами пойдем к... — он назвал одно из самых крупных имен в министерстве, — будет долгий разговор, а потом я хотел бы получить от вас кое-какие сведения. Отец Лафортюн — это и есть его преподобие? Ну, так я вас могу обрадовать. Его преподобие живет, работает и здравствует, и, я думаю, вы скоро с ним встретитесь.
Дверь отворила Ленка.
— Ух, ну слава богу! — крикнула. — А мы уж... Сережка!
Тот вылетел из комнаты.
— Ты! Ну, наконец-то... А я уж тут черт знает что... Устал, старик? Ну какое «нет»! Еле на ногах стоишь! Слушай, милый, — он помялся, — ты пройди пока в кабинет, а?..
— Я ему сейчас скажу: пусть уходит вон, — резко фыркнула Ленка. — Что такое, ей-богу! Нашел время.
— Там дело такое, — осторожно сказал Сергей, отстраняя ее. — Боже мой, какой у тебя вид скверный... Там дело такое — ко мне пришел этот археолог!
— Эллинист? — прищурился Николай.
— Почему ты его... Ну хорошо, эллинист, эллинист. Так я думаю: незачем тебе с ним встречаться. Ты пройди в кабинет, а я с ним тут скоростным способом.
Николай молчал.
— А может быть, ты сам его хочешь видеть?
Николай молчал и что-то думал.
— Нет, не надо! — вдруг решил Сергей. — Пусть придет в другой раз.
— Я сейчас пойду, скажу, — сорвалась Ленка.
Николай схватил ее за плечо.
— Не надо. Я хочу с ним поговорить.
Глава 3
Сидели, пили чай, старались не глядеть друг на друга и разговаривали.