Рождение неолиберальной политики

Великая депрессия заставила многих ранних неолибералов австрийской школы, фрайбургской школы и Лондонской школы экономики признать, что для выполнения главной задачи государства — поддержания рыночного порядка необходимы некоторые формы государственного вмешательства и социального обеспечения. Так считал Хайек, так считали его друг и впоследствии коллега по Лондонской школе Карл Поппер и лидер Первой Чикагской школы экономики Генри Саймонс. В Германии фрайбургская школа, известная как «ордолибералы» (по названию журнала «Ordo», главному органу этого течения после 1948 г.), полагала нужным использовать возможности государства для поддержания рыночного порядка. В этом она отклонялась от доктрин laissez faire[5] XIX в. и новейшего активистского «либерализма» Ллойд Джорджа и Франклина Рузвельта. Она хотела воссоздать неолиберализм в духе свойственной классическому либерализму преданности индивидуальной свободе. Таким образом, неолиберализм формировался в межвоенный период как совокупность точечных реакций на конкретные ситуации — опыт войны и экономической депрессии, наступление фашизма, нацизма и коммунистического тоталитаризма, — и эти ситуации сильно отличались от условий конца XX в., когда этот термин стал синонимом либерализации рынка и глобализации.

После 1945 г. Хайек и Фридмен сначала помогли разработать, а потом консолидировать программу неолиберальной социально-экономической политики и политическую стратегию. В 1947 г. Хайек собрал группу разрозненных интеллектуалов на встречу в Швейцарии, чтобы обсудить, как можно отстоять либерализм перед лицом вызовов со стороны «коллективизма»; этот термин понимался очень широко и включал в себя нацистский и советский тоталитаризм, «либерализм» Нового курса и английскую социальную демократию. Группа приняла название Общества Мон-Пелерен. Затем в статье 1949 г. «Интеллектуалы и социализм» Хайек сослался на успехи левых английских фабианцев в подтверждение своей мысли, что в рамках рыночной системы индивидуальную свободу можно защитить только с помощью стратегии формирования общественного мнения, которую продвигает и направляет элита. Как и Кейнс, Хайек считал, что идеи проникают в политику очень медленно. Поэтому для успеха свободной рыночной системы необходимо сосредоточиться на изменении умонастроения «торговцев подержанными идеями», интеллектуалов. Стратегия была ясна: теоретики неолиберализма должны привлечь на свою сторону широкие круги интеллигенции, журналистов, экспертов, политиков и чиновников. Это было осуществлено с помощью трансатлантической сети финансовых спонсоров и возглавлявших аналитические центры идеологических предпринимателей, а также с помощью популяризации неолиберальных идей журналистами и политиками.

В последующие десятилетия неолиберальный центр тяжести сместился из Европы в США, прежде всего в Чикагский университет. Статус Хайека как теоретика-основоположника оставался незыблемым, а самым талантливым прозелитом неолиберализма проявил себя Милтон Фридмен, неутомимый «публичный интеллектуал» и поборник рыночной системы. Другие чикагские экономисты — Джордж Стиглер, Аарон Директор, Рональд Коуз и Гэри Беккер — предложили новые направления анализа свободного рынка. Хайек в 1950-х годах тоже работал в Чикаго, в университетском Комитете по социальной мысли (на экономическом факультете его австрийские теории воспринимались не очень благосклонно). Он тоже неустанно пропагандировал свои идеи. Союзницей чикагской школы была виргинская школа Бьюкенена и Таллока с её теорией общественного выбора. Теория рационального выбора, разработанная Уильямом Райкером в университете Рочестера, тоже, подобно чикагской и виргинской теориям, использовала экономические рационально обоснованные модели максимизации полезности для объяснения государственной политики и прочих сфер социальной и политической жизни. Эти обитавшие в США неолибералы сформировали интеллектуальные узлы в самой сердцевине трансатлантической сети, объединявшей аналитические центры, бизнесменов, журналистов и политиков, которые распространяли все более чёткие идеологические сигналы о превосходстве свободных рынков.