Рождение новой России

Особое место в русской литературе той поры, отразившей столь жгучий крестьянский вопрос, занимает творчество Н. И. Новикова. В «Копиях с отписок», «Письмах к Фалалею», «Отрывке путешествия в ***» Новиков изобличает жестоких, алчных, тупых, спесивых, невежественных помещиков и противопоставляет им скромных и трудолюбивых, обобранных и униженных крестьян. С нескрываемой теплотою и симпатией он пишет о крестьянах, но даже у Новикова крестьяне полны смирения и кротости и очень далеки от понимания необходимости борьбы с крепостничеством.

По своему отношению к крестьянству к Н. И. Новикову примыкает украинский философ Г. С. Сковорода. Сын казака с полтавщины, он заявлял: «А мой жребий с голяками». В своих произведениях Сковорода бичевал дворянство и казацкую старшину, купцов и ростовщиков, духовенство и судей, обличая их в жадности, бессердечии, беззаконии, вымогательстве, «идолопоклонстве». Он всецело на стороне обездоленного и бесправного народа, труд которого является основой общественного благополучия. Но Сковорода был далек от призывов к борьбе с существующей социальной системой, с «рабским игом» и полагал, что изменения могут произойти только в результате морального совершенствования человека и человечества. Поэтому в творчестве Сковороды нет откликов ни на Колиивщину, ни на восстание Пугачева.

Характерно, что авторы большинства проектов по крестьянскому вопросу, аргументируя тот или иной способ его решения, те или иные перемены в положении крестьян, исходили при этом из интересов государства и помещиков, а не крестьян, и если упоминали о пользе каких-либо преобразований для самих крестьян, то только потому, что это может дать положительные результаты для государства и дворянства. Защитников преобразований, ставящих целью изменения в деревне для пользы самой деревни и только деревни, в лагере тех, кто возглавлял Российскую империю, составляя в ней правящие круги, или примыкал к ним, в те времена не было. И лишь в отдельных случаях носители передовой общественной мысли в крепостной России возвышались до понимания справедливости возмездия крестьян. Так, Мирон в «Анюте» Попова с угрозой говорит:

…И помни то, что такжо и хрестьяне
умеют за себя стоять, как и дворяне.

В «Речи о существе простого народа» Эмин считает естественную реакцию крестьянина, набрасывающегося на своего обидчика, «как дикий зверь», актом самозащиты и оправдывает его.

Брат депутата екатерининской Комиссии по составлению Нового уложения Я. П. Козельского, тоже Я. П. Козельский, в своих «Философских предложениях» (1768) развивает мысль о том, что причиной ярости крестьян являются «обидчики», т. е. их господа. Крестьяне, «великими обидами утесняемы будучи от высших себя», не выдерживают и «как только найдут удобный случай», так и «истощают наружу свою досаду», а поэтому в данном случае «по справедливости почесть их можно почти за невинных».

До А. Н. Радищева дальше Я. П. Козельского в этом отношении никто не пошел, но первый русский революционер и республиканец был отправлен в Сибирьь и впоследствии покончил с собой, а у депутата Я. П. Козельского передовая теория разошлась с крепостнической практикой: в 1770 г. он вместе с Семеном Кочубеем обратился в Сенат с просьбой разрешить если не стереть с лица земли мятежные Клищинцы, то хотя бы всех участников восстания отправить на работы в крепость Святого Дмитрия, а затем отослать их на поселение.

За призыв к восстанию, обращенный к крестьянам, Радищева сослали в Илимский острог; Козельский же сам ходатайствовал о ссылке восставших крестьян.

Не только для «власть предержащих» екатерининских времен, но и для всех, от кого зависело наложить veto на тот или иной способ решения крестьянского вопроса или популяризировать его, характерны колебания, двойственность и в конечном счете страх не только перед крестьянством, но и перед крестьянской проблемой.

Именно этот страх, преодолевающий понимание необходимости каких-то перемен в русской крепостной деревне, где убивают бар и приказчиков, жгут усадьбы и крепостнические акты, где в бегах числятся сотни тысяч крестьян и хозяйничают «разбойные партии», побуждал Екатерину II преследовать всякое «вольнодумие», заправил Вольного экономического общества — класть сочинение Поленова в архив, университетскую конференцию — запрещать лекцию Третьякова и т. п.

Более того, придет пора, когда тот же страх перед мятежным крестьянством приведет прогрессивно мыслящих дворян даже в тайные общества. В «Эпилоге» бессмертного произведения «Война и мир» Л. Н. Толстой вложил в уста Пьера Безухова слова о членах тайного общества, консерваторов, отнюдь не враждебных правительству: «Мы только для того, чтобы Пугачев не пришел зарезать и моих и твоих детей…»