Из всех более или менее трудных положений Рим, таким образом, не находил иного выхода, как повторное призвание к жизни экстраординарных магистратур с широкими военными полномочиями, которые вручались людям, имевшим связи и пользовавшимся влиянием среди солдат пролетарского войска.
В качестве носителей этих полномочий в первую голову выдвигаются на авансцену политической жизни те ближайшие помощники и сотрудники Суллы, которым он обязан был в значительной степени своей победой над демократами, главным образом, Помпей, рядом с ним Красс, Лукулл[105]
, Метелл, на втором плане Луций Сергий Катилина[106] и многие другие. На первое место среди них быстро встал Гней Помпей, выделившийся уже при Сулле, которому он помог в самый критический момент, получивши от него ряд ответственных и серьезных поручений и ряд совершенно необычных отличий, добытых им чисто революционным путем.Молодым человеком, не начавшим еще своей политической карьеры, он встал во главе войска, собранного им из солдат своих родичей и из многочисленных зависимых от рода Помпеев землевладельцев и арендаторов Пицена. В самом начале своей успешной военной деятельности он получил от Суллы высшее военное отличие — приветствован был им высоким именем императора. После успехов в Сицилии и Африке, где он уничтожил остатки войска демократов, во главе которых стоял бежавший из Италии Карбон, по почину Суллы присоединил он к своему имени прозвище «Великий» — «
Все эти успехи создали Помпею необычайный ореол и дали ему готовые кадры бойцов, охотно откликавшихся на его призыв. Опираясь на них, он получил, минуя всю серию магистратур, консульство на 70 год, после чего при их же поддержке, естественно, сделался вершителем судеб Рима. Неоднократно становился он, в силу приобретенного положения, перед вышенамеченным вопросом о согласовании высшего военного командования с властью сената и римской конституцией вообще. В этом вопросе он занял довольно определенное, но по необходимости двойственное положение. Он не примкнул определенно ни к одной из борющихся партий, стремясь использовать для своих целей и ту, и другую, и, делая уступки обеим, пытался все время идти скользким путем компpoмиcca, комбинируя несоединимое и создавая призрачную возможность мирного сожительства единоличной военной власти, деятельного участия в государственной жизни трибунов и народного собрания, и руководящей роли сената. Результатом этой политики не могла не быть беспрерывная борьба, постоянно возобновлявшаяся анархия и бесконечные осложнения.
Рим жил в состоянии постоянной политической лихорадки, никто не был уверен в завтрашнем дне и в воздухе все время носился призрак повторения сулловой диктатуры и всех связанных с воспоминаниями о ней ужасов.
Особенно тревожна была вторая половина шестидесятых годов, когда на Рим надвинулся новый ряд осложнений в области внешней и внутренней политики.
Не успел еще Рим опомниться от ужасов рабской войны, как перед ним выросли новые жестокие перспективы. Необычайно обострился продовольственный вопрос, так как подвоз хлеба постоянно прерывался господствовавшими на море пиратами. Еще более осложнился он тем, что на этой почве политические честолюбцы и коммерческие спекулянты разыгрывали причудливые симфонии, то задерживая, то выпуская на рынок запасы хлеба. Все более грозным становился вопрос аграрный: появлялись все новые и новые аспиранты[108]
на земельные наделы, шла бешеная спекуляция на земли, все увеличивавшая и увеличивавшая кадры безземельного пролетариата, готового служить кому угодно и для чего угодно. Наконец, на Востоке снова началась, на этот раз решительная, борьба с Митридатом под руководством Лукулла; всякое промедление здесь могло вызвать повторение событий 88 года.