Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке

Волков воспользовался изумлением отца и объяснил, что, к сожалению, сын больше не останется в заложниках. Однако при его способностях и склонностях из него можно было бы сделать такого человека, который не только годился бы для службы Ее Императорскому Величеству, но и был бы чрезвычайно полезен ему, хану, своей семье и «всей нации» казахов. В частности, это относилось к изучению русского языка, потому что это позволило бы сыновьям служить отцу переводчиками.

По мнению русских наблюдателей, хан был явно впечатлен и попросил, чтобы о его следующем сыне, которого он передал в качестве заложника, позаботились так же, как о его сыне султане Бекгали. Волков дал ему обещание при условии, что хан позаботится о том, чтобы остальные казахские заложники снова происходили из самых лучших и могущественных семей. В прошлом, отметил он, казахи отправляли детей из менее благородных семей442.

Волков был отозван с поста оренбургского губернатора уже год спустя по собственному желанию. Все же захват заложников на юго-западных и южных границах империи был коренным образом преобразован, по крайней мере для заложников из семей высших сановников (таких, как сыновья казахских ханов или самых важных кабардинских князей): из объектов, пригодных только в качестве заклада для государственного принуждения, из человеческого залога, с которым обращались как с товаром, они превратились в субъектов, в потенциальных носителей цивилизации, которых правительство отныне всеми силами стремилось привлечь на свою сторону ради интересов и нужд Российской империи.

Российский вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын (1762–1775) в конце 1764 года высоко оценил усилия российской стороны в отношении Нуралы-хана и указал на то, как много принесло ему пользы то, что его дети один за другим находились на российской стороне и обучались «всякому благонравию». Таким образом, сыновья испытали уже с малых лет «высочайшую милость» императрицы443. Преемник Волкова на посту оренбургского губернатора, князь Абрам Артемьевич Путятин (1709–1769) даже сделал цивилизационный проект исключительно своей личной задачей: в течение четырех лет он позволял сыну Нуралы-хана султану Аблаю (не путать с султаном Аблаем из Среднего жуза) посещать свой дом, одевал его «по-европейски», обучал русским обычаям и, вопреки предупреждениям Екатерины II, убедил его принять христианство. Несмотря на переход в другую веру, Нуралы-хану позволили забрать сына Аблая в 1768 году снова в степь и заменить его в качестве заложника братом Бегали (Пирали)444.

В феврале 1764 года Коллегия иностранных дел поддержала генерал-майора фон Фрауендорфа в попытке еще более приблизить султана Аблая из Среднего жуза к российскому государству. При условии что султан Аблай отправит десять казахов в качестве заложников, фон Фрауендорф должен был организовать отправку туда специалистов вместе с оборудованием для обучения сельскому хозяйству. За счет государственной казны эти заложники должны были получить инструменты и пройти необходимую подготовку445.

Таким образом, российская сторона была полна надежд, что новая форма захвата заложников окажет влияние на казахов в целом, особенно на Младший и, в ослабленном виде, на Средний жуз, и что она поможет их замирить и более эффективно, чем ранее, изменит их образ жизни.

Неоправдавшиеся надежды

Однако к концу десятилетия наступило всеобщее отрезвление. Принципиально осмысливая опыт, полученный в результате введения новой формы заложничества, Коллегия иностранных дел в 1769 году признала, что новый способ воздействия через воспитание заложников не воспрепятствовал дальнейшим многочисленным «продерзостям» казахов Младшего жуза на российских границах и грабительским нападениям на торговые караваны. Только семья казахского Нуралы-хана, отдавая своих детей в заложники российской стороне, проявляла добросовестность в поведении («дети его <…> служат в обязательство»). Однако его могущества и авторитета было далеко не достаточно, чтобы повлиять на остальных казахов446.

Тем не менее, утешали себя сотрудники Коллегии, от новой формы заложничества отказываться не стоит: хотя до сих пор ее непосредственную пользу обнаружить не удалось, все же дети в роли заложников могли, по крайней мере, «лучшее понятие о здешнем [российском] состоянии и силе возыметь». Более того, теперь, вполне в духе Волкова, также и среди казахов считалось преимуществом содержание наследника в качестве заложника в российской крепости. Возможно, надеялись в Коллегии, этого пожелает и султан Среднего жуза Аблай, расположения которого уже давно добивалась российская сторона. Обладая тщеславием и любовью к наживе, он, по рассуждению Коллегии, возможно, давно по своему статусу стремился к тому, чтобы видеть своих детей в качестве заложников у имперской элиты. Поговаривали даже, что султан Аблай назвал «честным и славным» видеть своих детей в обществе российских пограничных начальников447.