Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке

Заложничество на Северном Кавказе также претерпело серьезные изменения вследствие того, что действующая на местах российская элита освоила такие нарративы Просвещения, как прогресс и универсальная «цивилизационная лестница». Однако перемены в этом регионе, где межимперская конкуренция и борьба за влияние замедлили расширение российского государства в XVIII веке, начали происходить лишь с 1760-х годов. В то время как в Оренбурге новый губернатор Волков ратовал за использование потенциала казахских заложников в российских интересах цивилизирования, Коллегия иностранных дел направила и коменданту российской крепости Кизляр указание всячески «приводить в людкость» заложников из горских народов. Они должны были изучать русский язык, и их следовало «от варварских нравов отводить»467.

Однако на Северном Кавказе и особенно у кабардинцев дела обстояли сложнее, чем у казахов Младшего жуза. Межимперская борьба Османской империи, Крымского ханства, Персии и различных кавказских княжеств за влияние на кабардинцев дестабилизировала внутриполитическое положение кабардинцев гораздо сильнее, чем у казахов в результате проникновения к ним джунгар и китайцев. Политическая лояльность была очень неустойчива, тем более что русско-турецкая война в начале 1770-х годов значительно обострила внутрикабардинские противостояния. Таким образом, удержание заложников, являясь средством оказания давления для придания веса соглашениям о внешнеполитической ориентации, гораздо дольше, чем в казахских степях, сохраняло здесь принципиальное значение.

Российский комендант Кизлярской крепости Николай Алексеевич Потапов в 1768 году даже заявил кабардинским сановникам, что не явится на переговоры с ними, пока те не предоставят ему заложников. Если они хотели от него «себе добра», то сначала им следовало отправить заложников, тогда он тоже выполнил бы свое обещание: «А без аманатов ни к какому делу не приступлю»468.

Даже кабардинский сановник, причислявший себя к пророссийской фракции, во время секретной дипломатической миссии призвал российскую сторону продолжать неукоснительно настаивать на заложничестве. «После чего если аманата взято не будет <…> то и верности от тех владельцев [имелись в виду кабардинские удельные князья] продолжено быть не может, а взятием аманата, конечно, они в верности подкрепятся»469. В особенности во время русско-турецкой войны 1768–1774 годов Екатерина II предписывала непременно придерживаться «древнего обыкновения», согласно которому князья должны были предоставить собственных детей в качестве «действительных аманатов». Если кабардинцы не исполняли это обязательство, против них применяли силу470. Рассматривался также вопрос о насильственной отправке кабардинских сыновей в российскую столицу471.

Однако с победой Российской империи над османами в 1774 году функция залога в практике заложничестве отошла на второй план. В центре внимания оказалось стремление цивилизовать население Северного Кавказа, не в последнюю очередь за счет заложников. Астраханский губернатор П. Н. Кречетников считал, что «ко обузданию сих варварских народов», «ко опровержению их языка и обычаев» требуются не столько военные средства, сколько устранение их «грубого невежества»472. Для этого, по его мнению, необходимо было еще больше поощрять находящихся в заложниках княжеских детей учить русский язык и говорить «чисто». В Астрахани им должны были также преподавать различные науки.

Итак, естли б на первой раз двух или трех из них [заложников, которых содержали в Крепости Святого Креста], получить в Астрахань, то надеятца можно, что по небольшом времяни их нарочитое число набралось, да и тогда бив аманатах нужды не было когда б дети их в училище были и могли б современем совсем и к вере христианской притти, и естли высочайшее в. и. в. соизволение на сие будет, тогда план и о сумме на то особо представить можно будет473.