Рождение Руси

Сквозь мрачную романтику колдовского ритуала проглядывает социальная сущность событий: во время голода бедные смерды, возглавляемые волхвами, использовали колдовство для конфискации имущества богатой части населения погостов. Это не было движением против феодальных порядков вообще, а являлось лишь борьбой за перераспределение жизненных запасов. Княжеский посланец встал, естественно, на сторону "лучших людей". Попытка восставших зарубить Яна топором могла бы привести всю Белоозерскую округу под тяжелую восьмидесятигривенную вину, полагавшуюся по "Русской Правде" за убийство огнищанина "в разбое".

В 1060-е годы летописец усиленно обращает внимание на различные "знамения", все время повторяя, что они предвещают недоброе. В разных местах, то на Белоозере, то в Новгороде, то в самом Киеве, появляются язычники-волхвы, предрекающие несчастья. Очевидно, сильные неурожаи были не только в Поволжье, так как киевский летописец написал целое сочинение о том, как важно для установления хорошей погоды молиться христианскому богу, а не языческому.

В довершение всего в 1068 году на Русь обрушились полчища половцев во главе с ханом Шаруканом. Трое Ярославичей, трое составителей "Русской Правды" – Изяслав, Святослав и Всеволод, бежали от половцев, проиграв битву на реке Альте.

Киевляне, участники ополчения, которое было разбито Шаруканом, понимали опасность половецкого вторжения внутрь Руси и стремились продолжать борьбу, но для этого у них не было ни оружия, ни коней.

На торговой площади на Подоле, вдали от княжеской крепости, 15 сентября 1068 года собралось народное вече. Оно решило организовать поход против половцев и отправило депутацию к великому князю Изяславу. Посланные заявили князю: "Вот половцы хозяйничают в нашей земле… Так дай же, князь, нам оружие и коней, и мы снова будем биться с ними!"

Недальновидный князь отказал представителям народа в их такой естественной просьбе. Трудно сказать, чем был вызван этот отказ: то ли слишком много окрестных смердов вошло в ворота Киева в поисках убежища и князь боялся, что его запасы попадут в руки крестьян, разоренных войной, то ли не хотел открыть свой арсенал киевлянам, не одобрявшим княжеской политики усобиц. Всего за год до нашествия Шарука-на Изяслав с братьями жестоко расправился с полоцким князем Всеславом. "Эти братья, – пишет летописец, – взяли Минск и изрубили всех мужчин, а женщин и детей увели в рабство (вдаша на щиты)".

Князя Всеслава разбили в сражении, но потом Яро-славичи решили с ним примириться и поклялись на кресте, что не сделают ему никакого зла. Когда же Всеслав Полоцкий, надеясь на торжественную клятву родичей, приехал к Изяславу в его лагерь под Оршей, то был тут же в присутствии великого князя вероломно схвачен и вместе с двумя сыновьями перевезен в Киев. В Киеве Всеслав Брячиславич содержался в "порубе", особо строгой тюрьме без дверей, лишь с маленьким оконцем для передачи пищи; построен был поруб где-то поблизости от княжьего двора и целый год напоминал киевлянам о лукавстве их князя Изяслава.

Заключенный князь Всеслав пользовался народными симпатиями; за ним закрепилась слава стремительного и удачливого полководца, как бы по колдовству переносившегося с места на место и бравшего смелостью и проницательным умом то Новгород на севере, то Тмутаракань на юге. О Всеславе – Волхве Всесла-вьиче – были сложены народные былины, о нем с большим сочувствием говорит автор "Слова о полку Игореве", восхищаясь смелой душой князя и сожалея о тех бедах, которые выпали ему на долю. Всеслав изображается то серым волком, в одну ночь пробегающим от Киева до Черного моря, то волшебником, слышащим в Киеве звон полоцких колоколов, то рысью, исчезающей из осажденной крепости в синей полуночной мгле.

Князь-волхв, князь-оборотень, каким он рисуется в летописях и песнях, владел умами людей XI века, и, может быть, не случайно летописец Никон, повествуя о киевском восстании 1068 года, предпослал ему подробное рассуждение о вреде язычества; быть может, полоцкий князь, враждуя с тремя Ярославичами, опирался на народное недовольство ими, поддерживал народные языческие верования и обряды, в обличье которых выступало в то время классовое недовольство, как мы видели это на примере Ярославля и Белоозера. Если это так, то нам еще понятнее будут как симпатии киевлян к томящемуся в порубе князю-чародею, так и недоверие великого князя Изяслава к киевскому народу, боязнь выдать ему оружие и коней.