Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции

Я собрал несколько веток, сплел из них два венца. Образцом мне служили картины художников эпохи Возрождения. Тарковскому понравились оба. Он повертел их в руках, укололся боярышником и выбрал венец с иголками поменьше. «Только не привлекайте к нему лишнего внимания», — добавил он. Как всегда, его режиссерская мысль пошла еще дальше. «А можно его расплести?» — неожиданно спросил Тарковский. — «Чтобы это была просто ветка? А потом сплести его прямо в кадре». — «Да», — ответил я. «Сделайте так», — сказал Андрей Арсеньевич. Я взял ветку, которая загибалась почти кругом, прикрутил к ней потемневшую медную проволоку, такого же цвета, что и ветка, и потому совершенно незаметную. Оставалось научить Солоницына незаметно прикручивать проволоку так, чтобы образовался терновый венец. Толя на первой же репетиции успешно проделал эту операцию. Тарковский был очень доволен.

По мере приближения к финалу фильма диалоги и монологи становились все более длинными и эмоционально напряженными. Камера находилась в основном на тележке, случалось, была на операторском кране или просто стояла на штативе. Как правило, весь эпизод снимался одним долгим кадром с медленным движением или наездом.

Вновь собака, скелеты и бомба

Средне-крупный план. Писатель слышит странные взвизгивания и поворачивается к Профессору.

Крупный план. Профессор, стоящий у входа в другую комнату, слышит эти звуки, делает шаг вперед (камера панорамирует, сопровождая его) и смотрит за угол.

Средне-общий план. Наезд. В узком коридорчике на белом запыленном полу лежит и скулит черная собака. Та самая, которую мы видели в финале натурного эпизода «Сон Сталкера».

Съемки собаки в павильонах не предусматривалось. Но Тарковский был настолько впечатлен и очарован ее безукоризненной работой в Эстонии, что придумал для нее продолжение роли. Для этого пришлось уговаривать владелицу собаки ехать в Москву, куда она совсем не рвалась. Скромная крестьянская девушка, выросшая на эстонском хуторе, она очень любила животных и свою работу с ними. Пришлось договариваться с администрацией Таллинского зоопарка, где она работала. Привозить девушку (почти не знающую русского языка) в Москву (где она никогда не была), находить место для прогулок собаки, селить ее вместе с собакой в мосфильмовской гостинице, что не было предусмотрено никакими правилами и оказалось непросто, но для «собаки Тарковского» сделали исключение. Хозяйка и собака вместе жили несколько недель в одноместном номере, пока не были сняты все эпизоды с участием животного.

Собака все задания выполняла точно и органично. Тарковский сказал однажды: «Такое впечатление, что собака не случайно возникла в Зоне, а появилась специально для нашего фильма».

Для «романтической пары самоубийц» Фабриков построил маленький уголок.

^*Владимир Фабриков: Тарковский заранее знал, где у него что будет. Там был закоулок, где лежали два мумифицированных трупа — засохшие скелеты в обнимку, покрытые зеленоватой пылью. Якобы влюбленные, которые пришли в «Зону», остались там и умерли или покончили с собой и лежат в соседней комнате.

На полу лежит собака, стоит запыленная бутылка, за ней останки двух людей, заключивших друг друга в объятия. Окно со скрипом закрывается и вновь открывается, отчего меняется характер освещения. Камера проходит над собакой, наезжает на крупный план. Мумифицированные тела покрыты пылью и паутиной, а сквозь одно из них проросло невысокое дерево. Андрей Арсеньевич особо настаивал на этом.

Обнявшихся покойников в первый год снимали в разных интерьерах первой электростанции. Рядом с ними стояла бутылка от выпитого ими отравленного вина. Мы использовали два скелета: один взяли на складе реквизита, другой я приобрел в Таллине для съемки мумифицированного трупа в бетонном бункере. Он же пригодился в автофургоне, где сыграл роль пулеметчика. Ну а последней для этого скелета стала роль одного из самоубийц в мосфильмовском павильоне. По поводу рыжих волос помню, как сказал Тарковский еще в Эстонии в первый год: «Это должны быть длинные рыжие волосы. — И после небольшой паузы добавил: — Как у Ларисы Павловны». Не буду скрывать, это уточнение вызвало у меня некоторые размышления. В итоге был взят напрокат парик из натуральных, человеческих рыжих волос, именно такой, как хотел Андрей Арсеньевич. Во второй год, в Москве, с париком тоже возникли проблемы.