Ага! Все-таки принцесса, а не государыня, не княгиня! – Золотинка успевает отметить это суетное, не имеющее сейчас ни малейшего значения обстоятельство.
Торжествующий рев и топот – толпа смяла охрану. Вздрогнул, слегка накренившись и проседая, насад. Золотинка бьет ногой в дверь.
– Откройте, я Септа, – кричит она севшим простудным голосом. За переборкой мертвая неподвижность. – Нута! Девочка моя, принцесса! Умоляю, дай мне сказать!
Внезапно щелчок запора – дверь открывается. Дверь в покои принцессы и одновременно другая – на палубу. Сверху в сверкающий солнцем проем ломит народ, часовой в бессознательном порыве не пускать ставит поперек дороги бердыш. На входе в покои – Зимка.
Высоколобая красавица Зимка, непреклонная Зимка в долгой ночной рубашке.
– Я – видеть принцессу, – говорит Золотинка.
– Нет – я – невозможно, – так же жестко и бессвязно, будто слова насажены на вертел, отвечает Зимка.
И, когда смявший часового народ врывается в коридор, устремившийся в челе оравы удалец хватает Золотинку за плечо, угроза сообщает ей силы:
– Принцесса Нута! – кричит она мимо Зимки в открытую дверь. Такая страсть в этом крике, что схватившие Золотинку люди позволяют ей говорить.
– Ты, значит, Септа? – доносится слабый, но ясный голос Нуты. Всё стихает. – И ты… живая? – осторожно выпытывает Нута.
– Я живая, – не колеблется подтвердить Золотинка. Она говорит по-мессалонски.
– А как же ты не утонула?
– Я хорошо плаваю. Я ныряю на десять саженей в глубину.
– Я бы утонула.
Среди набившегося в коридор народа иноземцы, они понимают разговор, но именно потому, что понимают, смотрят и слушают с не меньшей подозрительностью, чем те, кто не разумеет по-мессалонски. Нута молчит, набираясь духу что-нибудь сказать. Отголоски прежних переживаний, вновь пробудившееся влечение и просто любопытство склоняют принцессу к Золотинке.
– Но как же говорят… – неуверенно начинает она, – мне растолковали, что письмо принцессы Нилло, твоей матери, подложное. Будто ты его сама сочинила. И что ты ведьма и будто вкралась… То есть ты хочешь погубить и меня, и Юлия. Это правда? Я не знаю, как быть.
Золотинка не успевает ответить. Твердая ладонь бьет ее по губам. Золотинку отрывают от пола и влекут к выходу, то растягивая, то скручивая, сдавливая грудь и зажимая рот.
Бьется надежда, что Нута подаст голос. Достаточно, может, слова, чтобы остановить насилие. Нута молчит.
У выхода не протиснуться. Золотинку передают над головами – захватанная множеством рук, девушка ничего не весит.
– Не опускайте на пол! Глядите, чтобы не коснулась земли! – взвинченными голосами предупреждают друг друга знатоки колдовских уловок.
Торжествующий рев перекинулся раскатом на берег, едва ведьму извлекли наверх. Как явленную миру добычу. Вместе с плывущей над головами Золотинкой пришла в движение вся громада людей, скопившихся на насаде. Поставленные на лодку сходни не могли принять и ничтожной доли хлынувшего к узкому месту народу. Переполненные мостки дрогнули, лодка черпнула воду, разнесся негодующий крик и вой. Люди гроздьями цеплялись друг за друга, за поручни, за что попало, но кто-то уже сверзился в реку, и следом с треском подломились мостки. В реке густо барахтались пострадавшие, толкались, выплывая к берегу. Прежний сплошной гул распался на выкрики, стоны, проклятия.
С немалым испугом – словно недостаточно было всего, что уже случилось! – Золотинка осознала, что несчастье со сходнями будет засчитано ей в вину. Кто при сложившихся обстоятельствах взял бы на себя смелость отрицать очевидный факт, что множество вымокших, зашибленных, озлобленных людей пострадали из-за Золотинки?
Восстановленные на скорую руку мостки не доставали сухого места. Кто прыгал, кто лез в воду, но ведьму не замочили и коснуться земли не дали – насчет этого следили тут неусыпно. Волновавшаяся на берегу толпа расступилась – под неумолчный ропот Золотинку понесли. Народ бежал по сторонам, обгоняя шествие. Простоволосая деревенская девочка с коробом на спине спешила, увязая в песке, она часто, невпопад с шагом оборачивалась, чумазое личико ее выражало ужас и жгучее любопытство.
Стиснув золоченые поручни, Рукосил стоял на корме своего корабля, когда толпа гнала Золотинку. И едва заметно с удовлетворением кивнул, когда девушка невероятным прыжком одолела полоску воды до сходней и скрылась во внутренних помещениях насада.
Рукосил наново запахнул полы халата, тут только заметив, что забыл в спешке пояс. Смятые со сна, утратившие блеск и пышность волосы, мочалом растрепанный ус, припухшие веки указывали, что конюший только с постели. Однако в застылом лице его не было уже ничего сонного. Посланные в толпу люди возвращались с противоречивыми и недостоверными сообщениями. Конюший слушал, нетерпеливо подергивая щекой. Полусотника ночной стражи оборвал на слове и велел спешить с донесением к великому государю Юлию. Сам же подался вперед, пытаясь разобрать, что происходит на судне принцессы: на его глазах рухнули мостки, докатился до слуха рассерженный вой толпы.