Рождение волшебницы

Наконец, он приметил быстро возвращавшегося по отмели человечка, от которого можно было ожидать толку. Тщедушный человечек на тонких ножках измученно дышал, припустившись на последних шагах бегом, бледное от удушья лицо его с шишковатым носом пошло пятнами.

– Ну? – молвил Рукосил, выказывая признаки нетерпения.

– Несут на майдан, – выпалил Ананья и судорожно перевел дух, – к дереву повешенных. Хотят порешить дело. Войсковым кругом. Повесят. По приговору круга. Горланят сечевики. Баламутят. – Наконец, он совсем задохнулся и принужден был замолкнуть, раздувая ноздри.

– Но меньше, чем за час не порешат, а? – сказал Рукосил, непонятно хмыкнув.

Вглядевшись в черневшую по склону толпу, которая еще не достигла майдана – ровного места перед частоколом, – он спустился в спальню, где обратился к зеркалу, с неудовольствием отметив набухшие мешки под глазами. Верный приспешник тем временем привычно готовил все, что могло понадобиться хозяину для умывания и утренней уборки: таз и кувшины с водой, полотенце, мыло, щипчики для завивки, помаду для усов, притирания.

– Не повесят ли ее прежде, чем я успею почистить зубы? – спросил вдруг Рукосил, скинув халат.

Ананья с кувшином в руках ответил после заминки, которая свидетельствовала о его собственных сомнениях и тревоге. Эта тревога, впрочем, не превосходила беспокойство хозяина даже на малую толику. Все чувства Ананьи принадлежали хозяину и потому подвержены были учету.

– Никак не возможно, – возразил он с точно отмеренным убеждением. – Сечевики хотят круга. Что пользы повесить девчонку тотчас? Что им девчонка? Им нужно настоять на своем. На своих порядках. Четыре часа будут галдеть, но приговор вынесут по всем своим стародавним обычаям. Это быстро не делается.

– Неглупая у тебя голова, – отметил хозяин, подставляя ладони под кувшин.

Ананья нисколько не удивился такому суждению.

Стряхнув брызги с рук, Рукосил принял полотенце. Он снял с пальца Асакон и тщательно его протер, добиваясь прозрачности граней, затем занялся другим волшебным камнем, который назывался Паракон. И потом молчал, одеваясь, и сосредоточенно щурился. Ананья ненавязчиво обхаживал хозяина, то и дело проскальзывая бессловесной тенью. Решение вызрело вместе с последним завязанным под коленом бантом.

– Вот что, – молвил Рукосил. Ананья поднял глаза: опустившись на пол, он охорашивал чулки на хозяйских икрах. – Я иду к княжичу: пусть вмешается в пользу девчонки. Я буду настойчив и надоедлив, льстив и даже угодлив. Девчонку он все равно спасет, но мы отравим его сомнениями. Пусть спасает ее по моей просьбе, это испортит ему всякое удовольствие. Посмотрим, как он вывернется. А круг ты берешь на себя. Старайся действовать через полковников. Статочное ли это дело, повесить ведьму без суда полковников?! Ты им это так и скажи. Пусть попробуют отбить девчонку у сечевиков, хотел бы я посмотреть, как это у них получится. Смело разжигай страсти, но держи сторону полковников. Они проиграют.

Ананья сосредоточенно внимал, иногда кивая, иногда покачивая головой в знак сдержанного удивления перед проницательностью хозяина. При этом он не вставал с колен: прохаживался суконкой по башмакам.

– Государь в нашей стране пока что один – Любомир Третий. Хорошо было бы, чтобы какой-нибудь горлодер напомнил об этом Юлию, когда тот вздумает воспользоваться своим природным правом, чтобы отменить приговор круга. А другой пусть кричит: мы сейчас поднимем наследника на щит и объявим государем. Да здравствует великий государь Юлий Первый!

Ананья мелко и часто кивал, показывая, что каждое слово, каждый намек дошли до сердца, усвоены и развиты в подвижном и восприимчивом уме.

– Пока мы не заставим Юлия принять престол из рук войскового круга, все собрание благородных владетелей, ставших под лиловые знамена наследника, будет сборищем презренных бунтовщиков.

– На улицах столицы открыто говорят: шлюха снова взобралась на трон, – заметил Ананья. – Не слишком-то почтительно отзываются о Милице. Еще и не такие выражения услышишь.

– Никогда не следует полагаться на возмущение народа, Ананья. Оно окажется на поверку либо недостаточным, либо чрезмерным.

– По кабакам потешаются, Милица, дескать, накрыла Любомиру половину стола, и когда государь выразил удивление, справедливо ему возразила: кто владеет половиной государства, большего не заслуживает. То же, говорят, происходит и в постели, что особенно огорчительно для любвеобильного супруга.

– Я имею известия иного пошиба, – заметил Рукосил. – Третьего дня в столице ходили тысячные толпы. Народ требовал созвать для борьбы с мятежниками ополчение. Люди готовы встать на защиту своего законного государя Любомира и его не менее законной супруги Милицы.

– Эти люди куплены Милицей. А всех не купишь.