Рождение волшебницы

Проезд наверх преграждали два ряда поставленных, как надолбы, бочек, возле которых сторожили нарочно приставленные ревнители изобилия. Трезвых наверх не пропускали, а пьяные, как видно, уже и сами не могли подняться, и потому мостовая перед заставой сплошь шевелилась телами павших. Золотинка беспрепятственно прошмыгнула. Личина шута, как видно, служила тут достаточным ручательством добропорядочности, никому и в голову не приходило упрекать шута в трезвости.

В полумраке горного прохода можно было, наконец достать хотенчик. Рогулька резво рванула вперед, на подъем, туда, где светлел выход.

На верхнем дворе предстали ей спины – очень приличные, не шаткие спины в бархате, атласе и тонком, отороченном мехом, сукне. Чистое общество – придворная челядь, свита владетелей, войсковые сотники и полусотники – затаив дыхание, уставилось ввысь. А-ах! прошелестел общий вздох.

Глазам открылся бегущий по небу человек в ярких одеждах. Держа в руках длинный шест, удалец бежал выше крыш по тонкой, изрядно прогнувшейся нити, которая протянулась от угла высокого красноватого здания справа до вершины большой боевой башни слева. Человек летел полным шагом, как гонимый собаками олень. На вершине четырехугольной башни приняли бегуна товарищи. Ликующие крики толпившихся на высоте канатоходцев разнеслись по площади, заражая ликованием и зрителей. А Золотинка пробиралась между спинами все дальше, пока не увидела Юлия. Несмотря на расстояние нетрудно было догадаться, что это он – стукнуло сердце. Она зажмурилась, чтобы напомнить себе о Поплеве, ущипнула палец и потом уже, справившись с болью и волнением, стала присматриваться.

Юлий сидел рядом с Нутой и тут же, кажется, Рукосил. Их окружали видные вельможи и воеводы. Избранное общество расположилось на гульбище нарядных Новых палат. Так назывался дворец, представлявший собой двухъярусную пристройку к Старым палатам – дикому нагромождению темных углов и теснин с крошечными окнами. Второй ярус Новых палат выступал открытой во двор галереей – это и было гульбище. Над ним красовалась крыша из выложенной узорами поливной черепицы. Пока Золотинка холодным взором, сузившимися глазами глядела на молодоженов и на свадебный дворец, зрители все как один оборотились к канату.

Она же сунула руку в сумку, где возбужденно трепыхался хотенчик. Не особенно даже скрываясь среди зачарованно задравших головы людей, выпустила рогульку на короткой, в полпяди, привязи – хотенчик показывал в спины на залитый солнцем угол площади, который замыкался Новыми палатами. Еще продвинувшись, Золотинка вышла к закраине круглого водоема, за которым толпа распадалась. Перешеек площади под протянутым в небе канатом оставался пуст. Дальше на длинных, протянувшихся поперек двора ступеньках сидели зрители, а за ними пребывал на своем шутовском престоле между шутовскими подданными царь праздника Лепель.

Он напялил на себя несколько шуб, из-под которых выглядывали еще кафтаны. Винная бочка изображала престол, вокруг которого привольно расположилась свита. Страшилища, прикрывшие лица жуткими харями. Тут были и дикие люди, человеческого облика, но голые и встрепанные, все в смоле и в мелу. Были еще некие существа, покрытые ниже пояса чешуей, но переминались они трехпалыми куриными ногами. Нисколько не смущаясь сомнительным соседством, среди уродов расположились прелестные девы, полуобнаженные и полуприкрытые. Потеющий под шубами Лепель пересмеивался с одной из легко одетых прелестниц, что жалась поближе к престолу. Дева распустила по плечам роскошные волосы и лукаво посмеивалась.

Поодаль Золотинка распознала в гуще толпы перед Новыми палатами старого знакомца Порывая. Медный Лоб изображал собой недвижное и бездушное изваяние. Так его, похоже, все вокруг и воспринимали – извлеченный к празднику из подвала и по этому случаю начищенный истукан. Затейники, воздвигшие его на постамент, вложили в медные руки треугольное знамя: взнуздавший змея святой Черес под родовым девизом Шереметов «Больше всех!».

Петляя в толпе, Золотинка медленно и осмотрительно пробиралась к основанию башни, чтобы обойти освобожденное от людей место стороной. Все притихли и замерли, задрали головы: перехваченные пальцы, приоткрытые губы.

Девушка в пышных юбках шла по канату с полными кувшинами воды. Она продвигалась с двойной осторожностью, обдуманно и неспешно ступала, гибко покачиваясь станом, и с особым терпением удерживала сосуды, чтобы не расплескать. Пока что ей удавалось уберечься, хотя и взмахнула раз-другой отягощенными руками чересчур резко. Исполнение было небезупречно, но люди следили с тем большим, всепоглощающим сочувствием.