Рождение волшебницы

Врачи глядели на волшебницу воспаленными бессонницей, утомленными глазами. На истончившемся, словно обглоданном запястье чернела открытая язва; рука распухла и посинела почти до плеча. Лицо Юлия подергивалось волнами боли, и все же на мгновение показалось, что, сложившись жутковатым подобием улыбки, синюшные губы искривились… Он узнал Золотинку. Узнал, несмотря на изнурительные страдания, которые давно должны были низвести его до животного состояния.

– Ну что? – сказал кто-то из врачей устало и потому как будто бы безразлично. – Мы режем. Пора. Если не поздно…

Праздный народ по всему подвалу притих. Кто-то торопливо перебежал, кто-то вытянул шею, чтобы видеть, как будут резать.

Нечто пронзительное, щекочущее вздымалось в груди Золотинки, оно словно подпирало изнутри, не давая вздохнуть. Глаза похолодели, страстное самоотречение захватило ее крутящим до дрожи в пальцах чувством: «Держи и не отпускай! Держи и не отдавай, что бы ни случилось!» – вот что сказали ей там, где искала она истину. «Что бы ни случилось!» – стучало в висках…

И, всей душой устремившись к Юлию, она все равно не сдвинулась, не в силах была сдвинуться, как во сне.

Как во сне, слышала она въедливый шепоток – резать… резать…

И вдруг с клокочущим звуком в горле Золотинка сорвалась – растолкала Расщепу и Шиста, служителей. Они выпустили больного. Юлий оказался в ее объятиях, стремительных, как выпад.

Измученный Юлий почти не владел собой. Все подавленное всколыхнулось в нем волной, поднявшись на мгновение выше телесных мучений – он подался навстречу. Нестерпимая боль растворилась – пусть это было кратчайшее обольщение – в иных ощущениях. Юноша и девушка сцепились, словно брошенные друг к другу нездешней силой. И словно огонь пробежал между сомкнутыми телами и спаял их намертво. Жгучие толчки боли, которые излучал засевший в запястье Юлия зуб, пронзили и Золотинку. Как собственное страдание она ощутила и рану, и проросшие в кость ядовитые корни зуба. И застонала, изнемогая, чтобы крепче, надежнее свести руки на спине юноши. Сотрясаемый дрожью, он стал податлив.

И тут она поняла, и разумом постигла, и чувством, всем своим существом, что нельзя отпускать. Потому что сейчас начнется страшное.

Чудовищно исказившись лицом, Юлий начал меняться – голова его безобразно разбухла. Не разомкнув рук, Золотинка покосилась, не понимая, что происходит: что-то неясно булькало на вспухших, растянутых губах. Почти без изумления, с каким-то неустрашимым бешенством она наблюдала ужасающие корчи Юлия. Лицо его позеленело и пошло пупырышками, щеки втягивались и пропадали, превращаясь в один растянутый рот, такой широкий, что жуткая щель представляла собой всю голову, лишенную уже и признаков лба. Вспученные, золотистые, с огромными черными зрачками глаза глядели из-под лишенных ресниц и век кожистых мешков.

Сдавленно стонали зрители, кто-то грохнулся на пол в обмороке, кто-то ринулся к двери. Толпа отступила к стенам, а Золотинка держала. Превозмогая себя, она обнимала исполинских размеров жабу: ее длинные задние лапы скреблись по полу, цепляя девушку за голени. От отвращения, кажется, можно было и саму себя уронить, но Золотинка сжимала жабу так, словно силилась сплющить ее рыхлое и осклизлое тело. Под широкой пастью чудовища возбужденно пульсировала белая, дряблая кожа. И когда Золотинка на миг зажмурилась, жаба молниеносно шлепнула языком – это походило на размашистую оплеуху. Золотинка болезненно дернулась, но оплеуха помогла ей, обратив невыносимое отвращение в телесную боль. Воля и злость окрепли. Она вытерпела еще несколько обжигающих ударов языком в лицо. Влажную, покрытую густой слизью, ускользающую тварь трудно было удерживать, приходилось впиваться в мерзкую кожу ногтями…

Как вдруг под руками Золотинки упруго заходила сухая шерсть, и с раскатистым рыком оскалилась ей в лицо жуткая черная морда с горящими глазами.

Могучий хищник дернулся в тисках ее рук, хлестнул тяжелым хвостом по полу. Золотинка сдавленно охнула, сквозь толстое платье проникли когти. В миг внезапной перемены – от омерзения к ужасу – она усомнилась в себе, будто пошатнулась на краю пропасти. Но удержалась отчаянным, надрывным усилием – не расцепила рук! И, справившись, обмерла душой, когда полголовы ее очутились в вонючей пасти, клыки сомкнулись на шее и на темени. Золотинка лишилась самой способности самосознания. Утратила и разум, и чувства. Но руки, сведенные на жесткой под шерстью спине чудовища, держались.

Одна лишь готовность к смерти могла устоять перед нечеловеческим испытанием, ибо дальше смерти ничего нет. Золотинка приняла конец… И выстояла – клыки разомкнулись, свирепым рыком черный зверь пытался прикрыть отступление, яростно изогнул спину, вырываясь, но все это уже ничего не значило.