Рождение волшебницы

И вдруг напряженная борьба сменилась павшей на руки тяжестью. Зверь исчез, скинувшись плоским бруском железа, который зашипел в ладонях – жаром дохнуло от раскаленного железа. Ужас сменился болью. Золотинка сдержала крик, ибо с криком должна была выронить жар. Она не подумала: «Выстою!», а сделала это прежде мысли – застыла с расширившимися огромными глазами. Быстро взвившаяся боль достигла предела. Когда нестерпимо бо-о-о-ль-но-о, и ничего больше… Тончайшая гарь слоилась в воздухе.

Золотинка не знала, сколько она стоит. А это длилось всего три мгновения. На четвертое мгновение в обожженных руках ее очутился Юлий.

Тут-то Золотинка и охнула – руки ее пали, слабость разлилась по телу, она сомлела, ступила несколько мелких шажков назад и упала в подоспевшие объятия медного болвана Порывая. И, прежде чем сознание помутилось, успела понять, что Юлий спасен.

Юноша пошатывался с тем необыкновенным ощущением легкости, когда долгая гнетущая тяжесть сброшена с плеч и каждый шаг словно подкидывает над землей. С каким-то детским изумлением он глянул на запястье: язва очистилась. Боль уходила под медленно затихающую сладостно-тягучую дрожь. А на полу чадил, испуская вонючий дым, маленький совершенно черный зуб, раскинувший мочало ядовитых корней.

– Как это? – бессмысленно произнес Юлий, но только этим, ничего не говорящим и все вмещающим словом, наверное, и можно было выразить полную меру изумления.

– Государь! Государь, что с вами?! – засуетились вельможи и дворяне, словно именно теперь-то и приходилось спасать княжича. – Что вы чувствуете? Вам плохо?

– Плохо… чувствуете… государь, – повторил юноша бескровными губами. – Я понял! – вскричал он. – До последнего слова!

И с этим пронзительным открытием, утратив под ногами твердь, очутился в ловких руках Расщепы без чувств.

– Болезнь… так сказать, изжила самое себя, – чуть запнувшись, но убежденно объявил Шист жаждущим ясности придворным.

Обнимавший бесчувственного юношу Расщепа счел нужным добавить:

– Больной, строго говоря, не является уже больным. То есть наследник престола Юлий здоров. Наблюдаемый обморок вызван кратковременным отливом жизненных соков от жизненно важных органов и пройдет, как только сказанные соки потекут вспять.

Кто-то сообразил истошно выкрикнуть:

– Да здравствует наследник!

Всё и вся пришло в волнение, все загалдели разом, требуя вывести княжича на воздух.

И вовремя! В караульне невозможно было находиться: тлеющий синими огоньками зуб распространял удушливый, обморочный чад. Множество преданных, почтительных, суетливых рук подхватили княжича, едва ли не вместе с Расщепой, который не выпускал больного из своих врачебных объятий. Со всей возможной спешкой их повлекли к выходу, к свету, на воздух! К жизни! К свободе! К радости! Из-под мрачных сводов – на волю!

Что касается Золотинки, то ее, подхватив под спину и под колени, держал непостижимый истукан. Никто не дал себе труда задуматься, с какой такой стати бережно и крепко, едва ли не нежно прижимает он девушку к своей бесчувственной груди. К тому же никто уже не мог выносить ядовитой гари, в клубах которой недвижно пребывал Порывай. Последние доброхоты со слезами на глазах, задыхаясь, в полуобмороке, поспешили убраться. И тогда истукан вышел в сени и перед лестницей повернул направо – в разоренные и затопленные глубины дворца.

Караульня и сени опустели. А если Дракула, например, и видел уходящего в полумрак истукана, то, верно, успел подумать – добросовестно заблуждаясь! – что так оно и нужно.

Из бездны Золотинка явилась, и бездна ее унесла.

Где и как Порывай проник в сокровенное убежище Рукосила, осталось для Золотинки тайной. Она покачивалась, ощущая над собой искристые воды, утомительное журчание ручьев достигало слуха. И вот она осознала темноту, а потом обнимавшие ее руки… Холодные медные руки… Все определилось, и Золотинка услышала колеблющийся, сухой голос Видохина:

– Тихо! Слышишь? Идет!

Видохин, припомнила она, мертв. И значит, голос его, украденный Рукосилом, поселился в этом мраке сам по себе… И раздался другой знакомый голос – женский:

– Болван! Где его носит?

Преодолевая губительное равнодушие, Золотинка встрепенулась. Красноватый свет впереди озарил поворот подземного хода. Порывай не мешал ей ворочаться и позволил ощупать сумку с хотенчиком, Рукосилов перстень на пальце – все те сокровища, о судьбе которых надо было подумать в первую очередь.

Сразу за поворотом чадящий факел в руке горбатого едулопа озарил искаженные лица поджидавшей Золотинку орды. Два волосатых едулопа держали грузно осевшего Лжевидохина. Возле оборотня, отступив в тень, стояла молодая женщина в богатом, поблескивающем платье. Этот тяжелый подбородок и упрямый крутой лоб, уложенные на затылке косы Золотинка узнала чуть позже, когда колобжегская ее подруга Зимка Чепчугова дочь выступила на свет.