Рождение волшебницы

Тяжелые, что раскормленные боровы, уроды карабкались по ревущей толпе, словно по зыбкой трясине, ежечасно проваливаясь. Люди, зверея, отвечали колотушками и тычками, при всякой возможности били, терзали шерстистые икры, жесткие ляжки, чего толстокожие твари и не замечали. Едулопы калечили людей, но и сами обдирали ноги о какие-то углы, об острые пряжки и граненые алмазы, зеленая сукровица мочила ссадины, мешаясь с красным. Беспомощный полуживой оборотень безбожно мотался в кресле, качаясь в ревущей толпе, как в бурных волнах.

Когда носилки колыхались уже над забитым людьми мостом, бронзовый истукан достиг ворот, где проломил застрявшую посреди проезда карету. Перешагнув заднюю ось, он вошел через стенку, сшиб с сиденья мессалонских послов – кто в окно прянул, кто корчился внутри, – потом провалился сквозь пол, который не мог выдержать его чудовищной тяжести. И продвигался уже по мостовой, волоча карету на себе, весь укрытый обломками. Не замедляя хода, истукан пихал при этом вперед всю спутанную восьмерку лошадей, и какую-то обломившуюся о столб ворот повозку, и вопящих от боли людей. Всю эту пробку живого и неживого, страдающего, исходящего и криком, и ржанием, и треском месива продавил он, не задержавшись, через мост. И если не настиг тут порядочно замешкавших едулопов, то лишь по той причине, что сам же толкал заодно и едулопов с носилками.

Зеленые твари, ухитрившись не уронить хозяина, вырвались на волю и побежали, прихрамывая, через поле – туда где низко осевшим облаком темнела кремлевская скала. Вдогонку за ними двигалась разбитая, потерявшая колесо карета – пока последние остатки кузова не разломились на истукане. Он продолжал шагать, не озаботившись смахнуть застрявшую на голове и на груди дребедень.

Страшная поступь истукана заставила людей опомниться, к тому же обнаружилось, что ветер опять переменился, очищая воздух, понес удушливую гарь в сторону, и непосредственная угроза отступила. Рассеянные у ворот толпы перестали напирать, конюший получил возможность распоряжаться. Обломки повозок и колымаг сбросили с моста, раненым помогли подняться, раздавленных оттащили, и стража принялась пропускать кареты, оттесняя простонародье.

Когда золоченая колымага государыни прогромыхала через мост, ее встретил конюший Дермель. Утомленная пережитым, Лжезолотинка не нашла сил улыбнуться и только вопросительно посмотрела. В руках конюшего она увидела погнутый золотой венец в блестках алмазов.

– Вот, великий государь потерял на мосту. Большой государев венец, – сказал конюший, не выбирая слов. Этот мужиковатый вельможа в серебристом с бантами платье не блистал красноречием. – Возьмите.

– Очень любезно с вашей стороны, – вспыхнула государыня.

И тотчас водрузила венец на голову, подумав только о зеркале, – никакая другая мысль не успела взойти красавице на ум. Конюший невежливо хмыкнул и глянул в поле – десяток всадников скакали там вдогонку за носилками великого князя.

В то время как через высокие мраморные ворота из Попелян валил на волю угорелый люд, навстречу из столицы бежали на пожар заполошенные горожане. Загадочные рев и завывания охваченного огнем блуждающего дворца достигали Толпеня и будили самых беспечных.

Между тем никто еще не знал пределов развязанного бездомным котом бедствия. Не знал даже самый осведомленный в Словании человек Ананья. Начальник Приказа наружного наблюдения, беспокойно расхаживая в стенах конторы, не ведал, что на западных окраинах Словании его пернатые доносчицы уже засекли беду. Да только беда эта летела к слованской столице так стремительно, что и быстробегущая молва не умела опередить несчастье, а катилась следом.

Первыми заметили огонь в небе обитатели Меженного хребта. Забравшиеся к самому снегу охотники и пастухи на высокогорных лугах, задрав головы, провожали глазами дымный след в безоблачном небе. Вот огонь полетел, думал обстоятельный горец, к добру ли?

Два часа спустя дымный огонь в поднебесье видели монахи Святогорского монастыря – народ на сверхъестественное отзывчивый. Они тотчас ударили в колокол и поспешили на покаянную молитву.

Еще через два часа огненное нечто начало спускаться с заоблачных высей, и в окрестностях столицы тысячи людей признали змея.

То был объятый дымным пламенем Смок, древний морской змей, который давно уже не давал о себе знать. Засевшие на крышах Толпеня горожане различали мерно машущие крылья, откинутые назад ноги, большую голову на вытянутой струной шее и даже как будто почерневшую от огня чешую.

Распластавшись на ветру, змей круто спустился к пылающим Попелянам, где волшебный дворец превратился в высоченный костер. При виде змея все, кто еще обретался вокруг усадьбы, обратились в повальное бегство. Смок спустился с подветренной стороны в выжженный дотла сад и засвистел. До нутра пронизывающий, сбивающий людей с ног свист оборвал трубное гудение пламени.